Она сникла, ее потянула к земле тяжелая коса. Медленно опустилась на землю. Грудь высоко вздымалась, на глаза навернулись слезы.
Илейка, Илейка, не знаю, что со мной… Душно мне здесь — низкое небо, а там туры да дикие кони, да ветер духмяный…
Девушка заломила руки так, что хрустнули косточки, потянулась к реке:
— Утопиться бы, залить жар в груди… Ведь я и тебя не люблю Илейка, не могу я любить тебя. Скучно мне будет с тобою, не лучше, чем со старым.
— Синегорка! — воскликнул Илья.
— Тоскую я. И нет угомону мне. Да как же ты мог поверить? — шептала девушка, медленно отступая к коню, который ждал ее, нетерпеливо перебирая ногами.
Илейка не знал, что и сказать. Был согласен на все, только бы она осталась с ним. Кинуть одного, оставить на трудной ратной дороге, когда розовеющие цветы на колючем кустарнике только-только раскрылись. Оп увидел себя одного со слепящим солнцем впереди и хотел позвать ее, согласиться на все… Раскрыл рот, по звук застрял в горле, как меч в ножнах. Синегорка вдевала ногу в стремя. Села на коня устало, тяжело, и это еще больше раздосадовало ее.
— Прощай, Илья.
Звякнула гремячая цепь на коне так обыденно и так невозвратно, всхрапнул конь… Растаяла, исчезла во мраке, будто и не было ее никогда. И за ней быстро воздвиглась неприступная крепость — глухая стена молчания… Только медведка в земле турчала.
— Синегорка! — вне себя крикнул Илейка. — Возвернись!
Насмешливо гоготнуло эхо, понеслось над Окой. Ответа не было. Только на какое-то мгновение обрисовался силуэт всадника.
— Лю-ю-бый… — донеслось тихое слово, а может быть, Илейке показалось, только вслед за тем послышался громкий смех, короткий волчий вой.
Из шатра, словно медведь из берлоги, вывалился Святогор, загремел:
— Сине-е-горка! Жена моя! Сине-е-горка!
Глаза его дико блуждали, в них еще стояли видения сна — страшные белесые глаза в красных веках. Он кутался в свою засаленную вытертую луду византийской парчи, напряженно всматриваясь в темноту:
— Где она? Где? Я слышал ее голос. Где она?
Илейка устало и безразлично покачал головой, опускаясь на землю. Его вдруг потянуло уснуть, забыться.
— Она должна быть тут, — продолжал твердить Святогор, большими шагами меряя берег — земля ссыпалась под ним. Ощупывал каждый куст, каждое дерево.
— Она тут! Я знаю ее, дьяволицу! Слышь?.. Выходи… Колдовка, выходи! Не то зарублю в кустах, затопчу.
Старик стоял с широко открытыми глазами, с растопыренными пальцами рук, он даже улыбался и все бормотал:
— Выходи… будет тебе хорониться… иди ко мне… согрей меня, голубка… назябло сердце… Холодная она, земля, студит кровь.