У Лукоморья (Гейченко) - страница 13

Подвинув кресло к окну, забрался в него с ногами, свернулся калачом, оперся локтями на подоконник и уставился во двор: «Господи, а здесь всё же ничего! Но, боже мой, боже, угодники и святители, неужели мне суждено жить здесь долго? А вдруг вечно, до конца жизни?.. Нет! Нет! Нет!» Встал, открыл ящик с пистолетами, подошел к окну, взвел курок, прицелился в небо и бабахнул.

С вершин деревьев слетела стая ворон.

В Михайловском доме было настолько тихо, что он казался необитаемым. Да он и был сегодня необитаем. Старуха нянька с другими дворовыми бабами ушла на богомолье в Опочку, хозяин заперся в своей каморке, приказав всем-всем не тревожить его под страхом гнева. Без задвижки — крепкой щеколды — и спущенных на окнах штор он работать не мог. А работалось сегодня усердно. Но вот кто-то нарушил приказанье. Вошел в соседнюю комнату. Постоял. Взялся за дверную ручку. Вздохнул, как мрачный волк.

— Эй, кто там?— крикнул Пушкин.

Молчание...

— Ах, мать моя богородица, кто там?

— Вашего приходу добрый пастырь,— прорычал волк.— Это я, отец Ларион Воронецкий, по вашему приказанию явился, Александр Сергеевич.

Пушкин задул свечи, откинул занавески и открыл щеколду.

— А... батя! Гряди, гряди, отче... Здравствуй, святой отец!— Пушкин смиренно сложил руки, сделав вид, что хочет подойти под благословение, как все обычно делают, когда встречаются со своим духовным пастырем.— Зачем пожаловал, отче?

Поп смешался:

— Да вот насчет сочинения я пришел, как вы приказывали, историю воронического погоста принес. С древней церковной книги переписал собственноручно... А вот это,— он протянул Пушкину завязанную узелком белую салфетку,— моя благоверная гостинца вам прислала — свеженьких просвирочек, только что из печи, горяченьких. Просила откушать.

Топая, как лошадь, поп вошел в комнату, положил на стул узелок и оглушительно крякнул. Оглядев комнату, книги, он развел руками и пророкотал:

— Вот он, храм наук и искусств!

Пушкин схватил узелок и стал его развязывать, просвирки выскочили на стол, как ядреные бабки. И тут он затараторил, как сорока на сосне:

— Уважаю тело Христово. Эх, дух, дух-то какой! Отче Ларивоне, а ведь недурно бы к этому телу добавить и крови бога живого. А? Вы ведь вкушаете, я знаю...

— Как будет милость ваша,— ответил поп.— Аз есмь грешен и многогрешен. Как говорится в писании: «Сподоби, господи, в сей день слегка напитися нам!»

— Аминь!— добавил Пушкин.— Вы, отче, пока устраивайтесь тут, а я сбегаю распорядиться по хозяйству.— И Пушкин выскочил в сенцы.

Поп остался в кабинете один. Поднявшись с дивана, он стал разглядывать комнату. Остановился перед портретом английского поэта, пытаясь прочитать нерусскую надпись: «Байрон». «Хм, красив, как девка». И прочитал надпись вслух по-русски: