Улыбка стирается с лица Ирочки.
— Ты что, с ума сошел?! Ведь у тебя документы в Литинституте!!! Ты конкурс творческий прошел, допущен… Поэму написал… Зачем армия — что ты, Мишенька…
— А что? Должен кто-то в армию идти… Что я, за чужими спинами стишки буду писать… Да? Юра вон в мои годы уже с войны вернулся… Всю Европу обошел! А я о чем пишу? «Зима как чистый лист…», «Прохожих целует в губы красно-холодный лист» и т. д. Чепуха все это… Лирика глухая!
— Не смей так говорить! У тебя талант — тебя в «Гудке» опубликовали, а ты в казармы!
— Зачем ты так… Вот Лермонтов, Денис Давыдов, Твардовский… писали в армии…
Ирочка со злостью трясет Мишку.
— Тоже мне Денис Давыдов нашелся! А обо мне ты подумал?! Как я-то три года тебя буду ждать?! Думаешь, легко? Вы там на крейсере плавать будете — а мне уже девятнадцать! Я уже не могу без тебя! Не мужчина ты, вот что я начинаю понимать, не мужчина! Катись в свою армию! А с меня довольно…
Ирочка, всхлипывая, убегает. Мишка порывается бежать за ней, но к нему сзади подходит Кончинский и с силой хлопает по плечу.
— Погоди… Дай ей остыть чуток… Но вообще твои дела швах, парень… Люди искусства ждать не любят и не будут… Им все сразу подавай, натура их такая — я-то знаю… Была у меня, между прочим, во Владике одна знакомая балерина из ДК портовиков! Так умела ждать, но недолго — месяца три, потом уставала… Я тебе как мужик мужику говорю: плюнь и разотри…
Мишка хватает Кончинского за ворот.
— Я вам не мужик, поняли?! Не мужик! И не смейте лезть в мою личную жизнь! Ясно?!
Водолаз Юра медленно подходит к ним, кладет на плечи огромные ручищи.
— Стоп, машина! Отбой! Экипаж на камбуз! Обед.
Вечер
На мосту зажглись редкие гирлянды лампочек. Отблески света падают на черную воду, высвечивая желто-зеленую глубину. Трехпалубные пассажирские корабли огнецветными островками неудержимо проплывают мимо станции, исчезая в черных вратах моста. Из глубины парка доносятся взрывы хохота, бешеная танцевальная музыка, призрачной летающей тарелкой висит над душным темно-зеленым месивом деревьев диск «колеса обозрения».
Дебаркадер покачивается на волнах, бьется и отыгрывается от волн спасательный катер, расчаленный в тесном загончике, звенит цепью мокрый от брызг пес Осман, янтарно светится в синеньких сумерках одинокая каюта наблюдателя на верху дебаркадера.
Я, точно впередсмотрящий на старинном паруснике, вглядываюсь в темень, поворачиваюсь в разные стороны, втискиваю в глаза твердые окуляры бинокля. Я вижу, как между кораблем и черной полоской неведомой земли на горизонте падают и поднимаются чайки, скользит хищная пирога, слышу дальний рокот боевых барабанов.