— Если бы я хотел продать права на экранизацию.
— Ты… ты не хочешь?
Визг пропал, и теперь, судя по голосу, она точно не верит тому, что сама говорит.
— Мне «Возвышенность» нравится такой, какая она есть, — сказал он. — В виде книги. Ты же сама сказала: книга, как в последнее время оказалось, и в самом деле хорошая.
Он не знал, улавливала ли она иронию, обычно — да, чутье у Софи есть, но в данный момент она перевозбудилась от всего произошедшего, и он был уже не так уверен.
— Ты как следует подумал, Одд?
— Да, — ответил он.
Вот это-то и было странно. Меньше минуты назад он узнал, что одна из крупнейших в мире кинокомпаний хотела предложить двум режиссерам, одним из лучших в мире, не просто экранизировать «Возвышенность», а буквально запустить в небо ракету, благодаря чему взлетит популярность не только этой книги, но и любой другой — старой или новой — с именем Одда Риммена на обложке. Он думал о щедром предложении на экранизацию. Или, правильнее сказать, фантазировал о нем. Потому что за исключением упомянутых сцен секса ничего кинематографичного в романах Одда Риммена не было — скорее наоборот, в основном они содержали внутренние монологи, особого количества событий или традиционной драматургической структуры в них не было. И тем не менее он об этом думал. Естественно, только гипотетически — проводил мысленный эксперимент, во время которого сопоставлял аргументы, обозревая Бискайский залив. Чарльз Диккенс не только согласился бы, вопя от радости, — этот клоун настоял бы на том, чтобы самому сыграть минимум одну из главных ролей.
Прежний Одд Риммен (до Театра Чарльза Диккенса) тоже согласился бы, но ему сделалось бы неловко. В свою защиту он говорил бы, что в идеальном мире он бы, поблагодарив, отказался, оставив книгу незапятнанной, нетронутой, сохранив терпеливого читателя — читателя, не принимающего упрощений, который воспринимал бы каждое предложение в своем темпе, обусловленном подвижностью глаз, созреванием размышлений. Но в мире, где главенствуют деньги и бессмысленные развлечения, нельзя отказываться от внимания, предлагаемого книгам его типа (серьезной литературе), поскольку у него есть долг распространять (литературное) слово не только от своего имени, но и от имени всех, кто вообще пытался сказать что-то посредством сочинительства.
Да, вот что он сказал бы — и втайне наслаждался бы шумихой вокруг фильма, книги и сформулированной им дилемме.
Но новый Одд Риммен подобного лицемерия не терпел. А поскольку он все осмыслил и реальность от мечты сильно не отличалась, он, к удивлению собственного редактора, уточнил: