Насколько мне известно, он трахал ее на этом диване, когда я еще в доме жил. Полицейский не просит меня поподробнее поделиться моими соображениями.
— Вы думаете, офицер, она не из тех, кто сводит счеты с жизнью. И вы совершенно правы. Не спрашивайте откуда, но я знаю, что ее убили.
Кажется, большого впечатления на него мое высказывание не произвело.
— Еще я знаю, что убийство наводит подозрения на меня, я ведь отвергнутый муж. У меня есть мотив, я мог к ней прийти, я знал, где она хранит яд, я мог подлить ей его в кофе и пойти, куда мне надо. Поэтому вы приходили ко мне домой — проверить, вдруг обнаружится совпадение между какими-то из моих вещей и волокнами ткани, которые вы нашли в доме Симоны.
Полицейский не ответил. Я вздохнул.
— Но поскольку ни волокна, ни следы обуви, ни отпечатки пальцев ко мне отношения не имеют, конкретных доказательств у вас нет. Вот чья-то умная голова предложила привести меня сюда, на виллу, и посмотреть, что со мной будет, если я опять окажусь на месте преступления. Небольшая психологическая битва. Я прав?
Снова никакого ответа.
— Вы ничего не нашли, и причина тому довольно проста. Меня здесь не было, офицер. По крайней мере, в последний год. А домработница как следует пошуровала пылесосом.
Я отставил кофейную чашку и взял из вазочки конфету «Твист». С кокосом. Не самая моя любимая, но сойдет.
— Даже немного грустно, офицер, что все следы человека можно так легко и быстро уничтожить. Как будто он вообще не существовал.
Когда я потянул за концы обертки, конфета четырежды перевернулась. Я убрал фольгу, сложил ее четыре раза, провел ногтем по линиям сгиба и положил на журнальный столик. Причастие. Отпущение грехов.
Симона любила конфеты. Особенно «Твист». Один из немногих наших ритуалов: по субботам я покупал в «Киви» большой пакет конфет «Твист». Своего рода якорь семейной жизни, выстроенной на случайностях, затеях, порой совместных ужинах и, как правило, пробуждении в одной постели. Мы во всем винили нашу работу, и я думаю, все сложилось бы по-другому, роди мы ребенка. Ребенок. Помню ее потрясение, когда я об этом впервые заговорил. Я снова открыл глаза.
— Мы с Симоной были идеальной твист-парой.
Говоря это, я отчасти ждал, что офицер поднимет бровь и непонимающе на меня посмотрит.
— Я не про танец, а про конфеты, — показал я на них.
Очевидно, у полицейского нет чувства юмора.
— Я люблю лакрицу и кусочки нуги, а банановый крем ненавижу. К счастью, она любила банан, в желто-зеленой обертке, — ну вы знаете. Да, вы же… Если к нам приходили гости, прежде чем ставить на стол вазочку, мне приходилось их отбирать, чтобы на следующий день они достались ей одной.