Наконец все упаковано, подвешено, загружено. Только сейчас замечаю, что от леса на аэродром уже падают длинные тени, солнце клонится к горизонту. Быстро натягиваю комбинезон и бегу докладывать Ушакову, что экипаж и самолет к пятому по счету вылету готовы. Комэск не скрывает восхищения нашей расторопностью. Когда о готовности доложили все экипажи, Ушаков уточнил боевой порядок. Мне приказано лететь правым ведомым в его звене и быть готовым при необходимости возглавить группу. Слева в ведущем звене должен идти комиссар полка. Левое звено в строю «клин» поведет старший лейтенант Павлюк, правое — старший лейтенант Гаврик. Ждать никого не будем, кто не успеет к вылету, останется на земле.
Едва добежал до своего самолета, как командир уже запустил моторы.
— Запуск! — подаю команду Кузьмину, а сам быстро надеваю парашют. Выруливаю машину на полосу и без остановки взлетаю. Впереди, примерно в километре, смутно вижу самолет Ушакова. Что-то уж очень неважная видимость! Ах, да — ведь сейчас сумерки! Значит, полет будет ночным. Плохо! На моем самолете нет посадочной фары, даже не подвешены подкрыльные пирофакелы, на случай посадки без прожекторов. А то, что я уже три месяца не летал ночью, мне и в голову не пришло. Но как же без подсветки садиться на неподготовленный к ночным полетам аэродром? Впрочем, теперь уже все равно на землю быстро опускается ночь. Догоняю командира, ориентируюсь главным образом по языкам выхлопов из патрубков двигателей его самолета. Стоило занять свое место в строю, как сразу стало легче: такой командир, как Ушаков, знает, что делает. С ним не пропадешь!
Едва настроился на бодрый лад, как слышу вдруг плаксивый такой голос Аргунова. Будто говорит не боевой штурман, а черт знает кто. Смысл его слов и того хуже:
— Товарищ командир! Я ночью никогда не летал. Поэтому карту откладываю в сторону и ориентироваться не буду.
Я онемел от неожиданности. Хочу ответить, а нужных слов подобрать не могу. Как же так? Заместитель командира группы не будет знать, где он летит! Значит, в нужный момент он (то есть я) не сможет заменить ведущего и, больше того, не найдет своего аэродрома. Но ведь он не один в воздухе, за ним пойдут другие экипажи. Что их ждет, если ведущий слеп? Последствия представить нетрудно, даже при самом бедном воображении.
С трудом подавляю в себе эмоции, обдумываю создавшуюся ситуацию. В конце концов штурман действительно не виноват в том, что не летал ночью. И разве я как командир не должен был подумать об этом раньше? Однако раз уж так получилось, надо что-то предпринимать. Что же именно? Вернуться домой, пока сумерки не слишком густые? Но это значит — не доставить войскам драгоценный груз, поставить их в еще более тяжелое положение. И вообще немыслимо возвратиться на исправном самолете, не выполнив боевого задания. Этому даже трудно подобрать название. Пожалуй, единственный выход — самому вести ориентировку. Так и решаю.