Рука машинально потянулась к секторам газа, чтобы добавить обороты моторам и уйти подальше от опасного места. Но короткий взгляд на бензочасы убедил меня, что полет неотвратимо близится к финалу — стрелка прибора стояла почти на нуле, горючего оставались считанные литры. Выбора нет остался только риск. Ну, а уж если рисковать, то до конца!
Убираю шасси, даю газ и ухожу на второй круг над самым прожектором, положившим свой слепящий луч вдоль посадочной полосы. Высоту не набираю, держу машину в нескольких метрах от земли, ищу хоть малейший признак, определяющий наличие аэродрома. И в ту секунду, когда луч посадочного прожектора, тревожно мигнув, погас, а до границы летного поля осталось совсем немного, какая-то проходившая по аэродрому автомашина на секунду высветила фарой приткнувшийся к опушке леса СБ. Наши! Энергично кручу штурвал влево, двумя глубокими разворотами над самой землей захожу в створ посадочной полосы, выпускаю шасси, щитки… И вот уже машина плавно катится по земле. Открываю колпак, и в кабину врываются пряный аромат разнотравья, прохлада августовской ночи. Чуть ли не вплотную за мной, тоже с бреющего, сажает самолет Виктор Ушаков. Еще на пробеге, на полосе, умолкают двигатели его машины — бензин выработан до последней капли. А я рулю на стоянку, которую указывает мне мигающий свет электрического фонарика. Заруливаю на отведенное место, разворачиваю самолет, и тут же, чихнув раз-другой, глохнут двигатели. Значит, у моего СБ баки пусты. Смотрю на часы: общее время пребывания в воздухе 5 часов 10 минут. Теперь остается только выяснить, в каком районе и на какой аэродром мы приземлились, быстро заправить самолет и с рассветом перелететь к месту базирования своей эскадрильи.
А встречавший меня техник уже подложил под колеса колодки и идет ко мне. В темноте все люди одинаковы, однако мне почудилось что-то знакомое. И, когда он забрался на крыло, я не поверил своим глазам: это был Кузьмин! Значит, приземлились мы все же на своем аэродроме. Чего только не бывает в жизни!
Жду привычных вопросов о выполнении боевой задачи, работе матчасти. А Кузьмин на самого себя не похож: весь светится радостью (с чего бы это?), кричит: «Командир вернулся!» Ничего не пойму, ну вернулся я, так зачем же об этом мне-то сообщать, да еще в таком возбужденном тоне? Моторы ведь не работают, можно говорить даже шепотом.
— В чем дело? — тоже кричу технику, заражаясь его возбуждением. — Что у вас тут произошло?
— Да командир, говорю, вернулся — майор Полбин Иван Семенович!
Вот это новость! Куда девались оковы усталости? Пулей выскакиваю из кабины и бегу в штабную землянку. Слышу, как вдогонку Кузьмин кричит, что командир ждет моего доклада. Это уже лишнее, затем и бегу. А может, и не затем, а просто, чтобы убедиться лично, не напутал ли чего-нибудь мой техник.