В самом же районе дислокации бригады было спокойно — моряки, сменяя поочередно посты и караулы, уходили утром на работу, а вечером, возвращаясь в землянки, томились в ожидании скорых перемен. В сознании многих бойцов стало утверждаться пассивное чувство легкой войны, особенно в той среде личного состава бригады, которая еще не принимала участия в боевых действиях. Молодые краснофлотцы фактически не умели драться с врагом на суше, но ставили себя выше сверстников, пополнивших бригаду из пехоты. Постепенно забывались запреты на ношение морской формы, и в батальонах вновь зачернели бушлаты, бескозырки, а «наркомовская» норма спиртного для отдельных бойцов и командиров перестала быть твердой нормой, и в этом не видели ничего плохого — все равно в резерве! Даже сменившееся в июне командование бригады не смогло сразу остановить распространение в ротах этой растлевающей окопной заразы. Да и нелегко это было сделать без боевых операций.
Подполковник Н. К. Солдатов, принявший бригаду от полковника Ф. И. Литвинова и побывавший в первые же дни в третьем батальоне, пришел к горькому выводу, что направили его далеко не в лучшую часть, и позавидовал своему предшественнику, который уехал принимать прославленную 186-ю стрелковую дивизию, сформированную в основном из северян.
В последующие дни новый комбриг ознакомился с состоянием дел в первом и втором батальонах, артиллерийском дивизионе, отдельных ротах автоматчиков и разведчиков. Сразу же после этого из штаба один за другим последовали строгие приказы.
Солдатов начал с того, что переодел всех в единую армейскую форму. И как ни упрямились краснофлотцы, но все же пришлось им сменить морские черные бушлаты на серые солдатские шинели, а бескозырки — на пилотки. Одного только не мог добиться подполковник — снять с моряков тельняшки. С этой привилегией они ни за что не захотели расставаться. И Солдатову пришлось уступить. В остальном он был непреклонен. Затем комбриг заставил своего нового начальника штаба майора Сергеева составить твердый график боевой подготовки в ротах, батальонах и потребовал от комбатов неукоснительного его выполнения. А политруки и военкомы усиленно взялись за политико-воспитательную работу среди бойцов.
Подполковник был резок и строг. Обращался с подчиненными без церемоний. Его хмурого лица с оттопыренными ушами боялись все. Младшие командиры старались избегать встреч с ним и, заметив еще издалека коренастую фигуру, тут же исчезали. Брошенная однажды кем-то фраза: «Кавалерист идет, смывайся!»— вскоре превратилась в кличку подполковника. Она понравилась всем и почти точно характеризовала неуклюжую, но резвую походку Солдатова. Подполковник не искал дружбы с кем-либо из командиров и лишь сошелся с комиссаром бригады капитаном 3 ранга Девяшиным. В нем он видел и по духу и по характеру продолжение самого себя. Солдатов был из той когорты командирских кадров, которые в военном искусстве делали ставку на особый моральный дух советского солдата, на его беззаветную преданность Родине и отвагу, ставил это во главу угла всей науки воевать. К сожалению, в 1942 году таких командиров в Красной Армии было еще немало. И без них пока не могли обойтись, потому что они прошли нелегкий путь отступления и своей ненавистью к врагу зажигали тысячи и тысячи солдатских сердец, в своем горячем порыве — как можно скорее отомстить врагу за поруганную честь — были готовы на любые жертвы, лишь бы это быстрее приближало крах зарвавшихся оккупантов. Они не понимали, вернее — не хотели понимать, что жертвы эти не всегда оправдывались!