Правда, механик был лет на 15 моложе капитана. Другой на месте Якова Михайловича счел бы зазорным держаться с ним запросто, да еще советоваться. Пирожков же смотрел на все иначе. Чутье подсказывало ему, что механик Федоров особый человек, и Яков Михайлович не ошибся. Жизнь показала, что Федорову можно довериться, можно делиться с ним самыми сокровенными думами. Сколько вечеров они провели потом вместе в беседах о судьбе страны, над чем тогда задумывались миллионы людей в России!
Федорова — умного, веселого, доброго — любила вся команда. Он вносил в жизнь какое-то особенное оживление.
Ходил «Бурый медведь» только в дневное время, с наступлением темноты его ставили на якорь. Но команде хватало работы. Вахту несли весь долгий летний день.
Несмотря на усталость, команда долго не засыпала. Вечерами в кубрики приходили то капитан, то механик или тот и другой вместе. Чаще навещал команду Федоров. Он всегда заводил интересные разговоры, рассказывая про Дон, Волгу, Оку, Белую, по которым ему пришлось плавать, пел песни. У механика был чистый, звонкий голос. Особенно часто Федоров пел про старую Волгу, про ее вольных людей, про утес Стеньки Разина. Песня об утесе была его любимой.
Освоившись с командой, механик стал часто беседовать на недозволенные темы. Эти беседы заставляли думать над своим безрадостным существованием, мечтать о лучшей, свободной жизни. Федоров рассказывал о продажности царедворцев, которых прибрал к рукам проходимец Распутин, о причинах поражений на фронте.
— Нам не нужна война, — разъяснял механик команде. — Сойдите на берег и посмотрите, что творится в городах и селах. Разве хочет народ войны? Только царь и его приспешники стоят за войну…
Участником этих разговоров бывал и Яков Михайлович. Про себя он отмечал, что беседы, которые механик заводит с командой, становятся с каждым разом острее.
— Ты бы, Егор, хоть потише говорил, а то, чего доброго, и до Дубенского дойдет, — посоветовал как-то Пирожков.
А Федоров только улыбнулся:
— Волков бояться, в лес не ходить…
— И то верно, — согласился Яков Михайлович, поняв по-своему слова механика. Для него, капитана, уже не было никаких сомнений, что Федоров, если не сам политический, то связан с политическими. Однако, несмотря на близкие отношения, расспрашивать не стал. «В конце концов это не важно, — говорил он себе. — Пусть будет, как до сих пор. Дубенский вряд ли заинтересуется, о чем беседуют в кубриках. Команда не выдаст…»
Дубенский являлся начальником Пермского губернского управления земледелия и государственных имуществ и нередко совершал поездки на пароходе «Бурый медведь». Целыми днями он просиживал в салоне, когда же выходил на палубу, то по малейшему поводу, а часто и без повода кричал на команду. В такие минуты глаза у него наливались кровью и жирный затылок противно дрожал.