Огненная полоса осталась позади, до реки каких-то метров триста-четыреста… Как вдруг из-за поворота улицы внезапно вынырнуло мотомеханизированное немецкое подразделение — последний путь был отрезан.
— К бою! — крикнул Рубцов. — Приготовить гранаты!
Бойцы, прижавшись к хатам, открыли из-за плетней прицельный огонь по фашистам. Мотоциклы круто развернулись, несколько машин опрокинулись. Из-за угла ближней избы выполз броневик. Но не успел он сделать ни одного выстрела: генерал выхватил гранату и, приподнявшись, швырнул ее. Взрыв поднял столб огня, вражеская машина запылала.
— Так их! — услышал Рубцов голос адъютанта Симоненко. Хотел повернуться к нему и вдруг почувствовал в ноге резкую боль.
С противоположной стороны дворов к хате, за которой укрылся генерал, стреляя на ходу, бежала группа фашистских автоматчиков. По ним и открыл огонь Симоненко. Рубцов пытался подняться и — не смог.
— Генерал ранен! — крикнул залегший неподалеку красноармеец.
Несколько бойцов перебежками бросились к Рубцову. Но немецкие автоматчики уже начали окружать двор. Они заметили генерала и поняли, что он ранен. Немцы, видимо, захотели во что бы то ни стало взять генерала живым.
Бой длился еще около получаса. Падали фашисты, на смену им ползли другие. Меньше и меньше становилось наших бойцов. И помощи ждать было неоткуда. Все реже гремели винтовочные выстрелы. Их уже почти не слышно было из-за трескотни немецких автоматов.
«Русс генерал, сдавайс!» — Немцы вплотную подошли к двору, в котором Рубцов вместе с солдатами занял круговую оборону. Истекая кровью, прижимаясь к земле, он стрелял по высовывавшимся из-за угла хаты фигурам, стараясь каждую пулю послать в цель. Кончились патроны в карабине… Он стал стрелять из пистолета.
«Прекратите сопротивление, генералу гарантируем жизнь!» — на ломаном русском языке раздалось из-за плетня.
Вокруг стало тихо-тихо. Нарушил тишину генерал. Он дважды подряд выстрелил по рыжему детине, перебегавшему двор. Вскрикнув, немец упал. И сразу застрекотали кругом автоматы… Резко вздрогнул и вытянулся Симоненко, сраженный пулей. Вот выронил из рук винтовку еще один боец.
Кончились патроны у комкора. Тогда Рубцов достал последнюю оставшуюся у него лимонку, неторопливо вложил в нее запал.
Прижавшись к земле, словно прощаясь с нею, Федор Дмитриевич прикусил губу и закрыл глаза. Напряженно стучавшее сердце тоскливо сжалось, Рубцову, как наяву, привиделась Пермь. Из городов, в каких довелось служить, она запомнилась больше всего. Здесь прошли самые счастливые и удачливые годы. Он подумал о жене, о дочке, не зная, что всего неделю назад они вернулись в Пермь, которая и для них стала родной…