— Не могло быть такого, — решительно возразил Короленко. — Шубин там все места как свои пять пальцев знает, где ключи бьют, туда не сунется.
— Неужели никаких следов не было?
— Так, чтобы глазом видно, никаких. А ведь декабрь, снег кругом уже. Пускали, конечно, собак. Они вроде какой-то след взяли, да через километр потеряли его. В общем, так Костю и не нашли, ни живого ни мертвого.
Некоторое время они сидели молча. Одна из двух стоящих на столе свечей погасла, а слабый мерцающий огонек оставшейся освещал лишь небольшое пространство вокруг себя. В темноте Лунину стало вдруг холодно и неуютно, он подумал, что Короленко вполне мог бы пригласить его в дом, туда, где тепло, светло и не гудят над ухом надоедливые комары.
— Так какое дело привело вас ко мне, Илья Олегович? — задал наконец вопрос Короленко. Звать гостя в дом он явно не собирался.
— Думаю, вы помните цель моего прошлого визита. — Илья потер начавшие замерзать пальцы.
— Если не ошибаюсь, вам была нужна консультация, — кивнул писатель, — причем трудно сказать, была ли она литературного или в большей степени психологического характера.
— Если честно, я и сам не очень понял, — признался Лунин.
— Но ведь та история благополучно завершилась. Не думаю, что в этом есть моя заслуга, но миссию свою вы благополучно выполнили, Смотрова арестовали.
— А моя миссия была в том, чтобы арестовать Смотрова?
Вопрос прозвучал неожиданно громко. Короленко вздрогнул и, как показалось Лунину, с испугом взглянул на своего собеседника.
— Я имел в виду, что вы арестовали преступника. Такая формулировка вас устроит?
— Преступника я, быть может, и арестовал. Вот только некоторое время назад вся эта история начала повторяться. За последние пару месяцев убиты три женщины, причем характер преступлений полностью копирует убийства, произошедшие в прошлом году.
— Вот как. — Иван Андреевич уже успел взять себя в руки, и теперь голос его звучал достаточно спокойно. — Как же такое возможно?
— Мне тоже это очень интересно, — уже чуть тише произнес Илья. — Иван Андреевич, не хочу вас обидеть, но мне почему-то кажется, что тогда, в мой прошлый приезд, вы были со мной не до конца откровенны.
— Илья Олегович, дорогой, — Короленко улыбнулся, но улыбка отчего-то показалась Илье слишком грустной, — откровенность — это очень опасная штука. Она чем-то напоминает хорошо заточенный нож, который вы держите острием к себе. Одно неловкое движение — и вы вскроете собственный живот, а потом будете лежать весь в крови и вывалившихся наружу кишках. Вас мало утешит то, что кто-то из перешагнувших через ваш труп людей скажет: смотрите, он был до конца откровенен!