— Проходи, не стесняйся! — Голос послышался издалека, откуда-то с самого конца коридора.
Определившись с направлением, Лунин медленно двинулся вперед, стараясь не наступить в полумраке коридора на что-нибудь острое. Сделав несколько медленных шагов, он наклонился, а затем и вовсе присел на корточки.
— Какая вещица, — пальцы правой руки сомкнулись вокруг стальной рукояти, — интересная.
Узкий коридор, с двух сторон зажатый пустующими разгромленными кабинетами, тянулся на добрых два десятка метров и упирался в дверной проем. Из двух дверных створок, некогда прилагавшихся к этому проему, одна канула в Лету, другая же была гостеприимно распахнута. Нельзя сказать, что в коридоре было темно, скорее, в нем царила сумрачная серость, которая многократно усиливалась от пыли, поднимающейся с пола, слетающей со стен и потолка при каждом новом шаге Лунина. На этом фоне почти квадратный проем выделялся ярким светлым пятном.
Илья вдруг вспомнил, что где-то читал о воспоминаниях людей, побывавших в коме или переживших состояние клинической смерти. Эти люди рассказывали о том, как какая-то неведомая им сила влекла их вперед по темному длинному коридору, в конце которого их ждало нечто, одновременно манящее и ослепляющее неестественно ярким светом, сулящим надежду на то, что там, впереди, их ждет новое, возможно, значительно лучше прежнего, существование.
Лунин всегда был уверен, что это полная ерунда. Если кто-то и ждал всех этих рассказчиков в конце тоннеля, коридора, или где они там на самом деле блуждали, то это было вовсе не нечто. Не оно. Она! Ведь смерть — это «она». А что еще может ждать в конце коридора? Илья на мгновение обернулся. За спиной был все тот же пыльный полумрак и горы мусора. Этот коридор он прошел полностью, поворачивать назад уже не имело никакого смысла. Оставалось только узнать, что же на самом деле ждет там, за пеленой яркого, сулящего надежду на спасение света. Тяжело вздохнув, Илья убрал правую руку за спину и шагнул в дверной проем.
— Bienvenue, mon ami![2]
Мужчина стоял в глубине достаточно просторного зала, ярко освещенного косыми солнечными лучами. Три гигантских, от пола до потолка, пустующих оконных проема впускали в себя столько света, сколько было способно подарить солнце, еще не растратившее весь запас своего летнего энтузиазма. Мужчина стоял спиной к центральному оконному проему, но так как солнце еще только начало перебираться с фасадной на торцевую сторону здания, падающий под углом свет разделял лицо человека на две части. Правую, хорошо освещенную, розовато-оранжевую, и левую, почти черную, скрывающую в своей черноте половину широкой, адресованной Лунину улыбки. Собственно говоря, все в этой комнате было адресовано Лунину, в том числе и дуло пистолета, которое приветливо качнулось из стороны в сторону, а затем вновь замерло, с любопытством уставившись Илье прямо в глаза.