— Я так понимаю, приятель шел первым.
— Bravo, mon cher![3] Именно! Он шел, он и провалился. Гнилое там все было, оказывается, напрочь гнилое. Как раз на следующий день ремонтировать собирались. Но это я уже позже узнал. А пока — доски трещат, он кричит, валится вниз. Ужас! В последний момент ухватился он рукой за веревку, ну, на которой весь этот настил держится. Ухватился, значит, и висит. А подтянуться-то и не может! Проблемы с лишним весом, это ведь страшная штука, Лунин, учти! Я на коленки упал, подполз почти к самому краю, смотрю, он еще держится. Пальцы на руках аж белые от напряжения, а рожа, наоборот, красная. Меня увидал и пищит: «Помоги мне!» Вот, ей-богу, не вру, такой у него голос писклявый стал с перепугу. Я его хвать за запястье одной рукой. Потянул и тут слышу — дощечка-то подо мной поскрипывает. Она, бедная, меня одного еле держит. Куда ей второго? У меня рука сама и разжалась. А он смотрит на меня, в глазах слезы, а взгляд… Лунин, я такой взгляд до того дня никогда раньше не видел. Когда человек знает, точно знает, что вот-вот умрет и спасения уже не будет, у него в глазах что-то меняется. В них умирает вначале надежда на жизнь, а потом и сама жизнь. И тогда человек видит то, ради чего он эту самую жизнь и прожил.
В комнате стало тихо. Противоестественно тихо, как не должно быть в помещении, в котором собрались двое взрослых, но еще достаточно молодых мужчин и такое же количество женщин. В этой плотной, давящей тишине Илье вдруг послышалось, что где-то поблизости играет музыка. Он моргнул, отгоняя слуховую галлюцинацию, затем почесал правое ухо, но музыка все продолжала играть, правда, разобрать мелодию или голос исполнителя все же не удавалось.
— Так и что же он видит, — задал, наконец, вопрос Лунин, — Бога?
— Смерть. После жизни можно увидеть только смерть. И я скажу тебе, это прекрасное зрелище. Она отражается в зрачках, надо только быть достаточно близко, чтобы иметь возможность ее увидеть. В то мгновение, когда Антон разжал руки, я лежал на деревянном помосте, смотрел прямо ему в глаза и не мог отвести взгляд в сторону. В это самое мгновение я увидел такое, чего больше уже не мог забыть никогда. Точнее, поначалу я думал, что все пройдет. Но этот взгляд, это последнее мгновение, когда жизнь растворилась в глубине его зрачков, а вместо нее появилось нечто другое, более прекрасное, он продолжал мне сниться снова и снова. Каждую ночь, раз за разом я просыпался весь в поту, а утром говорил родителям, что вновь видел кошмары, до тех пор, пока не понял: это — не кошмары вовсе. Это мои желания. А желания, Лунин, не стоит держать в себе, это вредно для организма.