– А я-то думал, это мой подарок, – сказал Лоуренс.
– В некотором роде, – сказала Кристина, когда Верити сняла коричневую бумагу.
– Ну что ж, давайте взглянем, – проговорил Лоуренс.
Верити подняла на него глаза:
– Это картина Сави Равасингхе.
Сердце Гвен упало. Она так и не спросила Сави напрямик о случившемся той ночью, и воспоминание об этом постепенно оказалось погребенным в глубинах ее сознания. Но теперь, когда в доме появилась Лиони, подзабытая обида вновь всплыла на поверхность, а тут еще и виновник всех бед присылает весточку.
Лоуренс нахмурился, а Верити повернула картину и держала ее на вытянутой руке, чтобы всем было видно.
– Это тамилка – сборщица чая, – сказал Лоуренс.
Гвен залюбовалась великолепным алым цветом сари, которое сияло на фоне яркой зелени чайных кустов, и была вынуждена признать, что картина очень хороша. Глядя на нее, Гвен чувствовала, как ее шея и лицо заливаются краской, и надеялась, что никто этого не заметит, но, разумеется, Верити заметила и спросила:
– Что с тобой, Гвен?
– Мне просто жарко, – ответила она и помахала рукой перед лицом.
Лоуренс молчал, а Кристина вещала, мол, ей кажется, это отличный образ для упаковки чая «Хупер». Его напечатают на пачках, на гигантских рекламных плакатах, поместят в журналах.
Когда она замолчала, Лоуренс подал Гвен руку.
– Ты дала нам пищу для размышлений. Продолжим разговор завтра. Надеюсь, ты хорошо выспишься.
Все разошлись по своим комнатам, и Гвен погрузилась в раздумья. Если дело касалось Кристины, в ее уме оставалось совсем мало места для разумных доводов, и в тот момент ей казалось, что американка принесла с собой ветер, который сметет ее дом.
Той ночью и следующей Гвен слышала, как Лоуренс ходит по своей комнате. Ее раздражало присутствие в доме Кристины, нервировали упоминания имени Сави Равасингхе, и ей очень хотелось, чтобы муж пришел к ней в постель, чтобы она могла прижать его к себе. Но он не появлялся. К тому же и Верити, державшая сторону Кристины, не спешила уезжать. Все были поглощены обсуждением бренда, и тему отъезда Верити больше никто не поднимал.
Пока взрослые были заняты своими делами, Гвен позволила Лиони и Хью играть в ее комнате. В окно спальни бил солнечный свет. Вместе с Навиной Гвен сидела за столом, ей припекало сзади шею и плечи. Близнецы скакали на кровати и повторяли какую-то считалку, похожую на сингальскую версию «Шалтая-Болтая», а она думала о Кристине: приезд этой женщины сказался на Лоуренсе, он отдалился от нее.
В окно Гвен видела, как они сидят рядышком на скамейке в саду, и пыталась убедить себя, что темой их беседы был исключительно и только новый бренд. Тем не менее ее охватило ощущение внутренней пустоты и заброшенности, она оказалась отлученной от мужа в собственном доме. Для нее дом был не просто местом. В это понятие входили ее связи со всем, к чему она прикасалась, что видела и слышала. Это была спокойная уверенность в окружающем мире, в безопасности исхоженных путей. Ткань бытия, связующие нити, запахи; цвет чая в чашке по утрам; то, как Лоуренс отбрасывал в сторону газету перед уходом на работу; топот Хью по лестницам, раздававшийся тысячу раз на дню. Но теперь происходило что-то необычное, земля уходила из-под ног, все изменилось.