Потом я слушал, как Мстислав жалуется на то, что герцог требует от него невозможного, а возражений слышать не хочет. А требовал герцог призвать в войско две тысячи воинов. А обеспечить их было нечем. Оружие и доспехи уже раздали тем, кого призвали в Туре. А воинам, что собирались в Каменце ничего не осталось.
Он также поделился информацией про то, что подать собираются увеличивать, чтобы покрывать убытки от боевых действий. Жаловался воевода и на то, что кочевники внезапно стали перебрасывать за реку летучие отряды лёгкой конницы, которые совершают молниеносные набеги, а затем прячутся снова. Противодействовать этим отрядам нечем. Практически всё войско Междуречья состоит из крестьян и охотников, которые не привыкли к верховой езде. Да и скаковых лошадей в Междуречье немного, в основном тут разводят тягловых и ездовых лошадок. Боевых коней днём с огнём не найти. Пехоту к каждому посёлку не приставишь. Все засады, что расставлял Мстислав, так никого и не смогли поймать. Заставы из дерева, что стали сооружать повсеместно, противник попросту сжигает. А на каменные заставы нет ни камней поблизости, ни денег, ни времени. Поскольку вскоре грянет война, герцог приказал укреплять города, а деревни попросту брошены на произвол судьбы.
Затем воевода проводил меня до дверей своего кабинета и дал в сопровождающие сотника своей стражи, которому сообщил свою волю в отношении беженцев. Мы тепло распрощались с воеводой, и сотник повёл меня к выходу.
Прихватив Травку, мы пошли через весь город к лагерю у южных ворот. Когда мы вышли из города, моему взору открылось печальное зрелище. Перемазанные пылью и грязью крестьяне и их семьи создали самодельный лагерь. Какие-то шалаши из веток и старой одежды были верхом архитектуры в этом месте. Несколько худых лошадей паслись неподалёку у окраины, четыре одиноких всеми заброшенных телеги стояли распряжённые, трава в лагере вытоптана, повсюду лежат какие-то тюки и мешки с уцелевшей домашней утварью и одеждой. У двух костерков, обложенных камнями, суетятся женщины и детишки. Пахнет какой-то жуткой похлёбкой из отрубей и требухи. Появление сотника в моём сопровождении вызвало оживление среди беженцев.
Однако, рассмотрев, что мы ничего съедобного с собой не притащили, оживление спало, остался лишь слабый интерес отчаявшихся людей, которым банально нечем заняться. Сотник проследовал к центру лагеря, а я за ним. Повсюду на нас таращились чумазые лица обездоленных людей. Большинство ходило в обносках и лохмотьях, они смотрели на нас с надеждой и завистью. Мой провожатый остановился и громко произнёс: