Более напоминавшие лосины штаны-шусс жали в самых неожиданных местах, в длинных полах блио с разрезами по бокам и впереди с непривычки можно было запутаться, меч мешал и бил ножнами по бедру и голени. Отлично чувствовал себя только рыцарь, благо подобный наряд был ему в привычку. Но более всего господ оруженосцев удручили мягкие остроносые туфли из плотного сукна. Они должны были порваться о камни еще по дороге к аббатству. Мишель неожиданно терпеливо объяснил, что подобная обувка есть вещь парадная, а к тому же кто это, интересно, собирается идти к королеве пешком?
Представив себе жесткое седло, Казаков лишь сморщился.
Просыпавшиеся рано слуги исполнили приказ гостя де Алькамо со старанием, рачением и быстротой неимоверною: когда рыцарь со своими верными оруженосцами спустился вниз, к конюшне, их уже ждали взнузданные и оседланные лошади. Трое всадников в утренних сумерках выехали на узкие улицы Мессины.
* * *
Гунтер неожиданно поймал себя на мысли о том, что ни Мишель, ни кто другой никогда не объяснял ему, как следует вести себя при визите к королеве. Поход к принцу Джону, который молод, безалаберен и не настаивает на строжайшем соблюдении этикета – это одно, а вот посещение самой известной женщины материка, дочери герцога Аквитанского, вдовы королей Людовика Французского и Генриха II – это совсем другое. Собственно, Элеонора за время своей бурной и насыщенной событиями жизни создала половину истории Европы нынешнего столетия, имела близкое родство со всеми королевскими и герцогскими дворами, а, кроме того, королева-мать давно не являлась юной красавицей, по которой сходили с ума латинские монархи и арабские султаны. Элеонора вплотную подошла к семидесятилетнему рубежу, когда женщины, особенно королевы, обычно становятся чопорными и грозными вершительницами судеб.
Германец пребывал в полнейшей уверенности, что сейчас ему предстоит увидеть более ранее издание английской королевы Виктории, которая на старости лет превратилась в совершеннейшую ханжу, породив термин «викторианство». Все вокруг пропахло ладаном, лекарственными травяными настоями, душеспасительные книжки, личный исповедник с непременной подагрой, монашки и затхлые кельи… В общем, темный средневековый ужас.
Слуги монастыря – между прочим, мужчины из местных – приняли у благородных дворян поводья лошадей. Куда более искушенный в правилах этикета сэр Мишель отправился прямиком к аббатисе. Монастырь – территория Церкви, мать-настоятельница здесь вторая после Бога и никакие короли с королевами ей не указ.