– Он самый, – сказал по-английски. – Мне передали, что вы хотите меня видеть; если это вы – миссис Ширмер.
– Да. Это так, – ответила она на том же языке, откинулась на спинку офисного кресла, уставив на меня прямой взгляд. – Проходите. Садитесь. Чувствуйте себя как дома.
Однако юморочек у нее еще тот. Вполне полицейский.
– Ну что ж, вы меня увидели. – Тут я, приподняв руки, повернулся сначала направо, потом налево, показывая себя со всех сторон. – Надеюсь, теперь я могу быть свободен?
– Подождите, Георгий, – миссис Ширмер неожиданно перешла на русский язык. И не просто русский, а на очень хороший русский язык, без какого-либо акцента. Впрочем, она и по-английски говорила правильно и чисто, как уроженка Суссекса. Точнее, я бы сказал, она говорила как представитель среднего класса Суссекса. Но и на лондонской улице она вполне бы сошла за свою. Легко. – Мне надо задать вам несколько вопросов. Присядьте. Это не займет много времени. Меня зовут Бригитта Ширмер. Я – сверхштатный следователь в составе Европейского регионального отделения Патрульных сил. В настоящее время веду ваше дело о попытке киднеппинга.
На мое хулиганство она вообще не отреагировала. Никак. Положила с прибором.
Пришлось присесть. Если ко мне вежливо, так и в ответ хамить не стоит. Да и старость надо уважать. По определению. Подсади деда на печь, и тебя внук подсадит. Ибо сами мы обязательно будем старыми. Дай-то Бог мне лет через двадцать быть в такой же форме, как эта миссис. Или фрау, если судить по имени?
– Если только эти вопросы не будут вторгаться в мою интимную жизнь, – согласился я, присаживаясь на неудобный стул.
Специально они тут такие стулья держат? Для вящего дискомфорта допрашиваемого. Вроде тебя и не катуют[9], а ты уже не в своей тарелке.
– Отнюдь, – мягко улыбнулась Бригитта Ширмер, – как мне ни жаль, но придется вам задать вопросы, касающиеся именно ваших интимных дел. Так как они очень тесно переплелись с темой моего расследования.
Тут она вздохнула, как добрая бабушка, что уговаривает упирающегося внука съесть еще ложку манной каши.
Мое художественное воображение помимо воли сделало кульбит и обрядила фрау Ширмер в черную эсэсовскую форму. Даже пилотка с белыми кантами и адамовой головой[10] появилась. Черный цвет ей шел больше, чем сейчас серый. Но, вспомнив, что в конце войны в СС ввели серую форму, я снова «переодел» ее. В стальной френч, белую рубашку и черный галстук с партийным значком. Черные петлицы на отложном воротнике менялись, как в калейдоскопе, пока не остановились на двух серебряных дубовых листьях. Оберфюрерин