Времена меняются.
Иные винят в том меня. Только подумайте.
Я искоса глянул на ближайшего коня, не сразу заметив его состояние. Никакое. Глаза скотинки были тусклыми, мертвыми, словно два камешка. Клочья пены висели на трензелях, железных штучках, глубоко всунутых в рот. Мартингал с ремнями дюймовой толщины не давал коню поднять голову. Бедняга провел весь день под грузным задом кольчужного всадника, фунтов эдак двести пятьдесят, что явно не добавляло ему здоровья.
Мне было больно на такое смотреть, хотя я не особый любитель лошадей. В-общем и в частности. В-общем, вот что могу о них сказать: средняя лошадь куда как лучше среднего человека.
Причалы были странно тихими, несмотря на толпы пассажиров с парохода, несмотря на мрачно-суетливых докеров и краны-ослики, переносившие сети с грузами на баржи и с барж, разгружавшие или загружавшие фуры с пустыми оглоблями; несмотря на тележки торговцев сосисками, киоски с пирогами и дюжины мелких рынков в тени складских стен. Когда в этой почти тишине резкий гудок парохода возвестил полдень, народ на пристани подпрыгнул, заозирался и рассмеялся сам над собой. Но даже смех был сдержанным. Задумчивым. Нервным. Люди инстинктивно понимали, что эта тишина не случайна.
Причалы были тихими, потому что хриллианцам так нравится.
Недобрая там была тишина. Не тишина библиотеки, не тишина храма, не тишина вечернего отдыха у камина. Это было как лежать в постели и не шевелиться, ведь папаша пьян и ты не хочешь подать ему идею пойти наверх и нарушить покой твоей спальни. Когда ваш авторитет исходит от самого Бога, дерьмо липнет сильнее.
И это были хорошие ребята. Я знаю толк в хриллианцах. Они хорошие ребята. Честные, прямые, белоснежные до гребаной синевы. Сделай-или-умри. Благородные рыцари нового времени. От этого всё только хуже.
Пока я просто шагал вместе с очередью, дела шли неплохо. Да, шаг вперед каждые две минуты, перетащить сундук, сесть на него, если можно, заслонив глаза от солнца, следить за работой гриллов...
Я смогу. Смогу выдержать здесь.
Я ничего такого не сделал. Меня ни к чему не вынудили. Никто не ранен. Никто не умер. Никто не отпер черный сундук в моей груди. Даже Шпиль не помеха, тысячефутовый штык белого камня за левым плечом. Его сияние дает честный предлог не смотреть на Ад.
Очередь пассажиров вилась, двигаясь к одной стороне таможни; дымный полумрак внутри был заполнен ящиками, разной живностью, клерками-людьми в белых сорочках, с блокнотами, карандашами в пятнистых пальцах, а также за ушами; подмышками мокрые пятна. Осеннее солнце довело ржавую железную крышу до среднего каления, человеческий пот, выхлопы свиней и коров, машинное масло, древесная плесень и гнилая солома на полу слились в единое варево, создав удушливую, тяжелую, знакомую вонь.