Он пожадничал, взял две порции каши, надулся сверх меры чаем, и на пригретой солнцем дороге его потянуло в сон. Он с трудом поборол соблазн, чтобы не свернуть в калитку Даниловны, добрать часок из того ночного времени, которое Славка разбазарил на неприятный даже в воспоминании разговор.
На базе, под деревьями, сон, однако, мигом отлетел. Из машин, прежде заставлявших двор, остался один только «ЗИЛ» с откинутым бортом, и людей тоже не было, не считая двух парней, грузивших в кузов знакомые Антону рельсы и тележку на маленьких колесах — для кинокамеры. Не было и старичка сторожа, пришлось обращаться к парням, но они, занятые делом, отвечали сбивчиво; ясно было одно: съемка сегодня не на реке.
Борт грузовика закрыли, мотор заработал, и Антон еле успел подтянуться, вскочить в кузов. Парни не спросили, кто он и зачем поехал, — обменивались короткими, только им понятными замечаниями насчет какого-то пожара, ругали художников, тянувших канитель целый месяц и вдруг проснувшихся, досадливо говорили, что если на завтра назначен аэродром, то нечего пороть горячку, потому что на пожаре не управиться и за три дня.
Разговор быстро оборвался: за крайними домами потянулся разбитый проселок, но шоферу не хотелось снижать скорость, и грузовик начало нещадно мотать.
Сквозь тучу пыли Антон различал ржаное поле на косогоре, а по другую сторону — лес, тянувшийся, по всей видимости, берегом Древны. Лес скоро кончился, и река открылась в плавных своих извивах, а за увалом показался брод и стадо пестрых коров возле него.
Дорога чуть отвернула, слева стал возникать постепенно густеющий осинник, а справа по-прежнему стлалось поле, теперь в черных бороздах зяби, а потом дикое, с бело-розовыми островками тысячелистника, и там, в поле, если не считать автомашин, обнаружилось что-то похожее на самолет.
Когда подъехали, Антон определил, что не ошибся: в поле действительно стоял истребитель, только не современный, а винтовой, еще времен войны, с красными звездами на фюзеляже и киле. Самолет был ненастоящий — наметанный глаз сразу отличал выточенные из дерева колеса, тоже деревянные стойки шасси и раскидистый трехлопастный винт. На плоскости, по капоту и за кабиной строчкой зияли пробоины, как будто по истребителю сыпанули из пулемета, а из-под колес и костыля тянулись назад грубо заметные следы. Кто-то, видно, сильно старался создать впечатление, будто самолет недавно приземлился здесь, в поле у Древны, но поверить этому могли лишь, пожалуй, богатые фантазией мальчишки.
Неподалеку остановилась машина с приделанным в кузове странным, похожим на качели краном; его тяжелое коромысло оканчивалось площадочкой с креслицами, там была укреплена кинокамера, и ею целился в самолет знакомый по речному плаванию Максим Давыдович. Он негромко командовал, и его то опускали до самой земли, то быстро вздымали — наверное, со второй этаж, а то плавно вели вбок. Потом на кран взобрался Оболенцев — такой же чистенький, как вчера на реке, только брюки на нем были палевые, а рубашка белая, и на голове красовалась узенькая, в клеточку, кепка. Режиссер объяснял, показывая с высоты рукой, но оператору не нравилось, он бегал возле истребителя, суетился, даже подлез под фюзеляж и стал требовать, чтобы его снова пустили на кран.