По телевизору тем временем показывают, как на металле лазерным лучом гравируют рассказ об истории человечества. Таким же образом пытаются сохранить наиболее известные произведения поэзии и литературы. Музыку от Баха и Бетховена до Битлс и Бейонсе. Под землей также собираются спрятать двести пятьдесят полнометражных фильмов. Какой-то кинокритик с гордостью рассказывает, что среди них есть две картины Бергмана.
– Ты заметил, что они говорят только о западном искусстве? – спрашивает Джудетт.
– Мм… – говорю я. – Но им же надо собирать со всего…
– Я знаю, – перебивает меня Джудетт. – Но говорят они не об этом.
Она поднимается и уходит на кухню. Напевает что-то тихо, пока наполняет водой кувшин.
С помощью анимации нам показывают, как работают спутники, посылающие координаты наших хранилищ в космос. Далее следует интервью с одним из руководителей данного проекта. Он рассказывает о нем с таким энтузиазмом, словно мы прячем все под землю в качестве рождественского подарка, с обратным адресом и прочим. Джудетт заглядывает в комнату время от времени. Бормочет что-то себе под нос, пока поливает цветы.
Почувствовав вибрацию под бедром, я ищу телефон, выпавший из кармана моих шорт. В итоге я приподнимаюсь, поднимаю одну из диванных подушек и нахожу его среди хлебных крошек, собачьей шерсти, пыльных карамелек и по меньшей мере трех шариковых ручек.
Пришло сообщение от Юханнеса. И оно длинное.
Я возвращаю на место подушку и говорю Джудетт, что скоро приду, а потом направляюсь к себе в комнату и закрываю дверь за собой.
«Извини, что я дал о себе знать только сейчас. В первую ночь в Стокгольме мне пришлось спать на Центральном вокзале, поскольку метро уже закрылось. Теперь я второй вечер нахожусь в коммуне, о которой говорил тебе, и чувствую себя довольно странно. Здесь живет несколько сотен человек. Это напоминает маленький город.
Я много думаю о событиях последнего лета и о том, чем все закончилось. Приятно было уехать, объяснившись, даже если ты не чувствуешь ко мне то, что я чувствую к тебе. Такое ощущение, словно издалека все видится яснее. Я должен был больше тебе доверять. Ты мой лучший друг, но сейчас я начал понимать, как трудно узнать того, кто пытается спрятать значительную часть себя. Потребовался настоящий Армагеддон, чтобы я осмелился стать честным также и с самим собой. Не знаю, чего, собственно, я боялся, понимал ведь, что ты и все остальные отнесутся к этому нормально. (За исключением, пожалуй, Хампуса, но тогда я немногое бы потерял.) Мне не хотелось также причинять боль Аманде, в любом случае я этим себя успокаивал. (Хотя, к сожалению, так все и получилось, и даже хуже, потому что я ждал слишком долго.) Проще было откладывать на потом. Но сейчас такой возможности больше нет. Нужно было поторопиться, если я хотел найти себя и все такое. Я отправил общее сообщение всем знакомым, и они теперь в курсе. И я собираюсь удалить себя из социальных сетей, но сохраню свой номер. Приезжай ко мне в гости, если захочешь и сможешь, но это вряд ли получится, не так ли? Ты единственный, по кому я скучаю.