Лампёшка прислушивается. И правда: где-то внизу о скалы тихонько бьётся прибой.
— Оно звучит иначе.
— Да, — соглашается мама. — Иначе. Спеть тебе колыбельную?
— Нет, спасибо.
Но мама всё равно поёт:
Белые бриги, серые бриги
У дальнего пирса стоят.
Один из них издалёка приплыл,
Он гордое имя «Аврора» носил…
Раньше эта колыбельная всегда помогала. Теперь — нет. Лампёшка сердито садится на постели. Ну почему ей нельзя наверх?
Внезапно сверху, с лестницы, доносятся какие-то звуки. Псы? Или кто-то кричал?
Ему послышалось? Или к нему наконец кто-то поднимается? Чудовище садится и прислушивается.
Нет, показалось.
К одиночеству ему не привыкать, но на этот раз долго, слишком долго. Воды не осталось ни капли. Еда давным-давно кончилась, но это не самое мучительное, хуже всего жажда… Нет, хуже всего, что о нём забыли.
Но не могли же они забыть? Разве такое возможно? Должен ведь кто-то прийти рано или поздно? Они не все разбежались: он слышал собачий лай, пару раз видел кого-то в саду. Кто-то ещё остался, и когда-нибудь, уже скоро, должны же они подняться наверх?
А он должен быть к этому готов.
— К чему готов, Эдвард? — Издалека, из прошлого до него доносится голос Йозефа. Всё те же наставленья, те же слова. — Не кусайся, не кричи, не давай волю чудовищу. Никакое ты не чудовище, мой мальчик.
— Ах, нет? Кто же тогда?
— Рыцарь с благородным сердцем, мушкетёр, гордый и преисполненный достоинства.
Никакой он не рыцарь, теперь уж точно нет. В нём остались лишь голод, гнев, жажда и…
Чудовище навостряет уши.
Всё-таки что-то там слышно, на лестнице. Кто-то поднимается по ступенькам.
У Марты дрожат руки, тарелка со стаканом тихонько позвякивают. Рыба уже порядком протухла и воняет. Что ж, пусть он и на том скажет спасибо. Он. Оно. Поди разберись. Марта так давно здесь живёт и ещё ни разу его не видела. Слышала — да. И представляла себе во снах, в кошмарных снах. Кровь, чешую и прочую жуть. Правда, Йозеф всегда возвращался из башни целым и невредимым и даже говорил о нём чуть ли не с теплотой в голосе.
М-да…
И всё же оно добралось до Йозефа. А те двое на прошлой неделе — дворецкий и помощник садовника, — два здоровяка с палками… Сбежали вниз, трясясь от ужаса и истекая кровью. Стрелой за порог — и до свиданья. О них сейчас лучше не думать.
Она прикладывает ухо к двери и слушает. Тишина. Но оно, конечно, там.
Марта осторожно отодвигает два засова, вынимает из кармана фартука ключ и вставляет в замок. За дверью что-то ползает, слышит она. Ползает совсем близко.
— А ну прочь от двери! — как можно строже рявкает Марта. За дверью раздаётся тихий смех. — Прочь, или ничего не получишь!