— У вас ведь няньки, наверно, меняются поминутно? Как вы детей не путаете? — вел подготовку Русаков.
— Няньки меняются. Идут ведь только, чтобы через неделю устроиться где-нибудь на лучшее место… Но детей мы знаем. От одной попечительницы мы получили когда-то медальончики детям на шею, в них и вписывается всегда имя младенца и чьих он родителей. Бывает, что няньки и не знают, как называть, так кто-нибудь скажет, а чаще по медальончикам читают, если надо.
— А как питание, одежда?
— Ах, питание! А одежда — уж и не говорите…
— Ну посмотрим, посмотрим это! Я от «Ара», знаете, привез вам капоров; башмачков и рубашонок.
— Вот спасибо, хоть заграница о нас заботится!
— Пойдемте, покажите ваших питомцев.
— Пойдемте… Первый номер посмотрим сначала?
— Давайте с первого начнем, там, кажется, меньше всего детей, а в общем — не важно.
— Можно с первого.
В первом номере было шесть малышей, представлявших довольно самостоятельное поколение ребят, частью расположившихся на полу для производства какой-то строительной работы из папиросных и спичечных коробок, частью блуждавших возле постелек.
— Это старшенькие, — объяснила Сухачева.
— Да, обнищалый народ! — согласился Русаков, пробежав по убогоньким ситцевым рубашонкам и босым ногам игравших ребят. — Ну, посмотрим, что вы за существа… Я для отчета хочу узнать, сколько детишек имеют имена родителей и сколько сироток, — объяснил Русаков, останавливая первую попавшуюся девочку и открывая у нее медальончик.
— Пожалуйста! — пригласила Сухачева.
«Ирина Звягина. Взята от умершей в родильном приюте матери», — прочел Русаков.
И он удовлетворенно кивнул головой Сухачевой.
— Это у вас хороший порядок. Можно только похвалить.
— Да если бы от нас зависело, разве дети были бы так одеты?
«Владимир Столкарц. Подкинут в квартиру доктора Столкарца в июне 1918 года», — продолжал знакомиться с медальонами Русаков.
Он намеревался осмотреть всех ребят, не спеша и записывая в книжку пометки. Ему нужно было дождаться багажа с вокзала и, главное, подговоренной в пособницы жены священника.
Он попросил Сухачеву продолжать свои обычные дела, ловко избавляясь от ее присутствия. Обошел еще две палаты. Убедился, что няньки сплошь и рядом не знали, как зовут детей.
— Приходят ли родители к тем деткам, у которых есть кто-нибудь живой? — спросил он в одной палате няньку, записывая происхождение одной девочки, очевидно, имевшей, как и Леня, родителей.
— И-и, товарищ! Кто сюда отдаст, если собирается довести до ума ребенка.
— А много умирает здесь?
— Да, все время меняются. Вот до четырех лет только и выжил один.