Русаков заспешил в седьмую, чувствуя, что скоро должна прийти подговоренная им сообщница.
Действительно, он услышал, как Сухачевой сказали, что пришла дама выбрать приемыша, после чего Сухачева сейчас же вышла на лестницу.
В седьмой Русаков обратил внимание на полторалетку-ребенка, усердно сосавшего в постелечке собственный палец и исподлобья безразлично обозревавшего все происходящее вокруг него.
Это было миниатюрное воспроизведение открытого лица Льолы с вьющимися, длинными не по возрасту кудряшками.
«Леня!» — решил Русаков.
Но увидев его не в яркой голубенькой рубашонке со сборками и застежками, не в той полузакрытой кружевом коляске, в которой он представлял себе растущим своего сына, а в приютской ветошке, на сомнительном матраце деревянной кроватки, откуда ребенок уныло озирал других детей и уставился на вошедшего с нянькой отца, — Русаков подавленно поник головой, продолжая свой обход.
Он осмотрел медальончики. Дошел до пискленка, показавшегося ему родным, открыл алюминиевую рамочку.
«Леня Луговой. Остался от родителей в 1922 году».
— Как зовут этого щегленка?
Отвернулся от сына и показал на девочку, трепавшую сверток куклы из ваты и ситцевой оберточки.
— А у ней написано! — покраснела нянька, направляясь к девочке и намереваясь открыть медальон.
Но Русаков уже узнал то, что ему было нужно. Нянька детей не знала. И он быстро остановил женщину:
— Не надо, не надо! Я только что записывал, теперь помню: Вера она.
— Да, Вера, — подтвердила нянька.
— Ну, вот что, нянюшка… Я сяду здесь возле окна, мне нужно перерисовать вашу детвору и их улей… А вы принесите пожалуйста мне какую-нибудь доску поровней, подложить под бумагу. Можно достать?
— А может быть, столик лучше?
— Не стоит возиться со столиком. Что по легче.
Нянька вышла. Русаков быстро подошел к сынишке, успокаивая его поглаживающей рукой по головке, снял с него медальон. Повернулся. Увидел другого светлоголового пискленка, снял с него его медальон и повесил быстро на него сыновний, а принадлежавший чужому мальчику повесил на шею сына.
После этого сел к окну, вынул карандаш и тетрадь блокнота и сделал вид, что рисует.
Он волновался и ждал, не обманет ли его сообщница.
Возвратившейся няньке не могло притти в голову, что корреспондент переименовал тем временем пару ребят, дабы изъятием из приюта ребенка, носившего его имя, не навести на себя подозрения.
Наконец показалась Сухачева. За ней следовала пробежавшая по Русакову взглядом, но сделавшая вид, что не знает его, вчерашняя попадья Софья Платоновна.
— А там разбирают ваши подарки, гражданин! — воскликнула счастливо Сухачева. — Спасибо, спасибо! Если бы о нас хоть раз в месяц так вспоминал кто-нибудь, детишки зацвели бы у нас.