Но намерения Стебуна истолковывались не совсем так, как он рисовал их сам себе.
На одном из очередных заседаний пленума губкома он увидел старого своего знакомца южанина рабочего Статеева, когда-то в подпольные времена отличавшегося веселой беспечностью, но на царской каторге подвергшегося порке и после этого ожесточившегося на жизнь.
Теперь Статеев администрировал в губрабкрине, а по партийной линии вел секретарскую работу в большой ячейке газового завода, к которой Стебун решил прикрепиться.
На заседании пленума юноша коммунист Акоп заостренно поставил перед руководителями губкома вопрос о безжизненности ячейковых собраний, послушно голосовавших всякое предложение своих вожаков и боявшихся высказываться. Вопрос этот возбудил волнение, и участники собрания выходили в коридор со спором.
Здесь Стебун догнал Статеева.
— Здравствуй, дядя!
Статеев медлительно повернулся.
У него — начавшая брюзгнуть от нездоровой, малокровной полноты внешность. Подбородок угрюмо воткнут в борты куртки, небритое лицо мясами крутых щек давит на воротник, под колючими бровями скрытый взгляд фанатика.
Увидев Стебуна, он слегка оттаял:
— А! Здравствуй, дядя! Здесь?
— Здесь. Хочу к тебе в ячейку на газовый прикрепиться. У вас, слышал я, целая организация…
Статеев остановился и, усмехаясь на нескольких спорщиков, с азартом судивших о разносе, которому подвергся Акоп, движением головы указал на них Стебуну.
Стебун с испытующей твердостью встретил это движение и в свою очередь кольнул взглядом товарища.
— Ты что, — выразил он намерение говорить по-настоящему, — считаешь, что против фактов Акопа можно спорить?
Статеев весь отяжелел на мгновение. Он вспыхнул, но вместо тысячи жгучих возражений только придвинул к Стебуну еще на одну сотую поворота головы косяк испытующего взгляда:
— А ты за бузню разве?
Стебун почти рассердился. Он не собирался спорить, ожидая, что у него со Статеевым взгляд один, между тем его приятель обнаруживал неожиданную самостоятельность. Мгновение он недовольно осматривал Ста-теева.
— Чего же ты сердишься?
И будто проглотив зернышко горького плода, — со скисшим видом, но более спокойно заметил:
— Бузня — не бузня, друг, а если эти вопросы обсудить да кое-что исправить, так от этого мы веса не потеряем.
— Кишкотряс, дядя, это один говорильный.
Статеев махнул рукой.
— Так ли, Марк?
Статеев, остывший было, снова вспыхнул.
— Вот что, Илья… «Командование», «перегибы»… Знаешь, тут дело идет не о том, нужно нам шагать направо или налево, а о том, хороши или никуда не годятся наши руководители. Каждому склочнику теперь снится звание народного комиссара. А ты липнешь в эту компанию, да еще с этим багажом хочешь итти к массе. Ищешь большую ячейку. Ты об этом подумать пробовал?