В любом случае я пришла к выводу, что уже давно не заботилась о галерее должным образом. В результате последняя конструкция, державшаяся на единственной ниточке, этой ночью тоже рухнула. Наша жизнь и так разваливалась на глазах, поэтому я не могла себе позволить потерять еще и галерею. Ведь репутация уничтожается гораздо быстрее, чем завоевывается.
Мои опасения подтвердились, когда я впервые после перерыва внимательно прочитала электронную почту и ту переписку, которую достаточно хаотично вел с недовольными авторами мой отец. Заодно выяснилось, что я лишилась доверия нескольких коллекционеров. Их эгоцентризм был мне хорошо известен: с их точки зрения, я не имела права на ошибку, не имела права забывать о них, не заниматься ими и уж тем более не пополнять их коллекции.
Пора было браться за телефон и не дожидаться, пока отец исправит положение вместо меня, ведь теперь не он стоит у руля. И даже если к мнению и советам Жоржа еще прислушивались мои подопечные или клиенты, которые привыкли полагаться на его давно устоявшееся реноме, все равно властью здесь была я, и ответственность за все несла я. Они остались со мной после ухода отца, а я их бросила. Первым я позвонила художнику, с которым работала годы, при этом мы с ним отлично ладили, и он был единственным, кто не накинулся на меня после аварии. Я начала с извинений, он холодно ответил, что ничего страшного. А вот к ожидавшему меня продолжению я не была готова:
— Ава, спасибо за все, что ты сделала для меня, но мы, пора признать, прошли наш совместный путь до конца… Если честно, не знал, как тебе об этом сказать…
— Ты о чем?
— Я заключил договор с другой галереей.
Я вскочила.
— Но это невозможно! Почему?
— Ты мне больше не соответствуешь… это началось уже давно. Ты не защищаешь мою живопись.
Свободной рукой я откинула волосы со лба, как если бы это помогло мне что-то придумать.
— Погоди, зайди в галерею, мы все обсудим… Я вплотную займусь тобой. У меня просто черная полоса, и только-то… Ты по-прежнему можешь на меня положиться.
— Слишком поздно.
Он заявил это безапелляционно, и даже если бы я упала перед ним на колени, ничего бы не изменилось. К тому же я слишком горда для этого.
— А кто? К кому ты ушел?
— Скоро узнаешь. Когда получишь приглашение на мой вернисаж. До скорого.
Он повесил трубку. Я еле сдержалась, чтобы не скинуть на пол все, что лежало на столе. Новость разлетится с быстротой молнии. Ничего экстраординарного, если от вас уходит художник, но в сложившихся обстоятельствах я ожидала неизбежных слухов о том, что мои услуги не на высоте. В конце концов, все были свидетелями того, как я сбежала с вернисажа Идриса. Даже если в тот вечер у меня были основания, чтобы удрать, я подала очень плохой сигнал. Требовалось нанести мощный упреждающий удар, если я собиралась задушить опасные разговоры в зародыше. И я обязана была стереть плохие воспоминания из памяти публики. И вдруг меня осенило: сама собой возникла четкая идея, как это сделать. Я организую выставку, приглашу всех своих художников, коллекционеров, других клиентов, пока процесс еще обратим. Конечно, у меня за спиной станут злословить, осудят мою поспешность, скажут, что я импровизирую, веду себя как дилетант. Но я докажу, что они ошибаются. Я несколько раз обошла галерею, размышляя о новой организации пространства, о необходимом косметическом ремонте. Попрошу мастеров как можно быстрее составить смету. Не хочу больше видеть облупившуюся краску на стенах, галерея и произведения в ней заслуживают самого лучшего, всего, в чем я им отказывала последние годы.