Женька сдавленно вскрикнул и отшатнулся к плите забора.
— Что ты де… нет… прекрати!
— Не прекращу, — упрямо произнесла Оля, подходя ближе и заставляя его почти вплотную придвинуться к бетонной глыбе. — Ты говорил, он их отпугивает, верно? И сам использовал его на Фролове!
— А, так это тот самый? — ожил на миг Женька и тут же дёрнулся, скривившись. — Да твою ж мать!.. Выключи! Серьёзно, ты не понимаешь, что делаешь!..
Он так и застыл, вжавшись в холодную плиту лопатками и вздрагивая, точно его били током. Оля скрипнула зубами. Ей и самой было стыдно, больно и странно это делать — но луч она отводить не стала.
— Откуда мне знать, что это не «оно» говорит? — в голосе звенело напряжение. — Если я правильно понимаю, оно ещё не до конца в тебя проникло. Может, выберется, если сделать ему неприятно?
— Ему, но не мне же! — завопил в ответ Женька, безуспешно пытаясь отодвинуться в сторону. Однако луч следовал за ним, а нормально шевелиться он, видимо, не мог. Как и Фролов в далёкий ноябрьский день, когда на него точно так же направляли фонарик.
Оля проигнорировала возглас, не убирая руку. Несмотря на болезненную гримасу на лице, Женькины глаза снова светились красным — так же ярко, как на фудкорте. А значит, она не могла ему верить, как бы ей ни хотелось самой это прекратить.
А ей хотелось. Оля ощутила, как дрожат губы и отливает от лица кровь, и суровые северные морозы здесь были ни при чём.
— Поверь мне, пожалуйста, — пробормотал он, бледнея с каждым мигом и напряжённо прикусывая губу. — Ты так ничего не добьёшься… только…
Фраза прервалась глухим стоном и прерывистым вздохом, и у Оли дрогнули пальцы. Своими руками причинять боль близкому человеку было ещё невыносимее, чем казалось до того. Пусть её намерения оставались самыми светлыми, кто сказал, что поступает она правильно?
Может, не стоило?
— Ты что… убить меня хочешь, что ли?.. — через силу выдавил Женька, медленно опускаясь в сугроб у забора. — Оно… не снаружи, а внутри, Оль. В крови. И так просто не выберется… а мне тем временем…
Он снова не договорил: с силой втянул воздух сквозь зубы и зачем-то приложил к лицу ладонь. Оля ощутила, как ноет, скручиваясь в узел, что-то внутри, и не выдержала.
Почти не чувствуя пальцев за плотными рукавицами, она нажала на кнопку выключения. Женька с шумом выдохнул и, разом обмякнув, грохнулся в снег окончательно.
Уверенность сменилась сомнением, которое начало превращаться в панику. Чёрт! Кажется, снова всё испортила. Если Женькины последние слова — правда, выходит, она только почём зря заставила его страдать?