А что до неё самой… Что ж, суровое московское будущее, где она едет в метро и не может вспомнить его лица, никогда не наступит. Она останется жива. И здорова. И с Женькой. Может быть, когда-нибудь, когда его отпустит отец, они даже смогут вернуться в прежнюю школу — если оба станут «им» неинтересны, слежка и травля наверняка прекратятся.
Часы били полночь.
Оля подняла тяжёлую, точно свинцом налитую левую руку, где всё ещё пылал порез, и осторожно коснулась пальцами собственного виска.
Куранты неотвратимого будущего внутри неё пробили в финальный двенадцатый раз, дрогнули и рассыпались в пепел.
Когда в уши ударил привычный визг тормозов, Оля даже не поморщилась.
Метро пахло по-особому: металлом, пылью, людьми. И ещё — этим странным не пойми чем, незнакомым, но приятным. «Запахом метро», о котором знают все, кто живёт в Москве.
Все, но не она. Она-то здесь недавно. Для неё здесь всё в новинку: раньше-то Оля бывала в столице только по большим праздникам. Три часа на электричке в одну сторону, пока доберёшься туда и оттуда — почти целый день пройдёт.
Нет, погодите-ка! Какая ещё Москва? Какое метро? Что она здесь делает, почему едет в пыльном вонючем вагоне, который пару секунд назад тормозил, а теперь снова летит через пустоту? Что за силуэты мелькают в темноте тоннеля? Кто эти жуткие люди, что нехорошо присматриваются к ней из разных углов вагона?
Кто она вообще такая?!
Оля распахнула глаза и лихорадочно завертела головой, оглядываясь по сторонам. Мир расплывался, корёжился, становился из привычного и знакомого неясным, уродливым, нелогичным.
Не было никакого метро. И теней тоже не было.
И не поступала она в этот задрипанный вуз в Москве, и не терзалась смутными воспоминаниями, и ничего этого не было, не было, не было! И самой её, этой Оли, усталой, потерянной, одинокой — тоже никогда не было!
И теперь уже не будет.
Левую ладонь пронзило болью. Она подняла руку и увидела, как из широкого пореза на руке стекает на светлый рукав алая струйка.
Только что её руки были чисты.
Вагон тряхнуло, как в лихорадке.
— Это пройдёт, — ласково раздалось сбоку, и плеча коснулась чужая мягкая рука. Рука мертвеца, вдруг поняла Оля, но страшно от осознания не стало.
— Ма… рина? — сорвалось с языка незнакомое, но такое родное имя.
Женщина, сидевшая рядом с ней на продавленном коричневом сиденье, кивнула. Хрупкая, русоволосая, со светлыми серыми глазами, чужая и далёкая, но при этом близкая — рукой подать.
— Я. Теперь помнишь, верно? Помнишь, потому что всё исправила, и этого мира нет и больше никогда не будет. Ты умничка, я всегда знала. Ты смогла всех спасти.