Он продолжал говорить, и его голос, ещё не утративший подростковой хрипотцы, но уже начинающий становиться взрослым, низким и мягким, убаюкивал. Голова болела, и сконцентрироваться на рассказе было трудно. Но Оля пыталась.
Марина писала о ноябре. О времени, которое современные «экстрасенсы» называют безвременьем. Периодом, когда граница между мистическим и реальным становится тоньше, и на свободу выходит то, чем обычно пугают только детей в сказках. О том, что даже простые люди в ноябре особенно уязвимы — а те, кто видит или ещё как-то воспринимает иных существ, и подавно.
И о снах. О странных, муторных повторяющихся снах, что всегда приходят в ноябре. Снах, больше половины которых — морок, дурное наваждение; оно исчезает, как только сновидец открывает глаза.
Меньшая часть — более опасна. Не потому, что может затянуть внутрь и оставить в зловещем мире навсегда, как недавно пригрезилось Оле.
Потому, что вещая.
— Что?! — Оля подалась вперёд на кровати, рывком сдирая с себя одеяло. Нет, она догадывалась: стрелки часов, застывшие внутри, намекали на это уже который день. Но одно дело — строить предположения, которые могут и не оказаться реальностью.
Совсем другое — убеждаться в том, что твои худшие страхи, возможно, правдивы.
— Да погоди ты, — нетерпеливо прервал её Женька, — я же не договорил! Не паникуй так. Даже если ты и правда видишь вещие сны, в чём я сомневаюсь, им не обязательно становиться правдой.
— В смысле? — не поняла Оля.
— Ну, помнишь, как в Докторе? Time can be rewritten и всё такое. Если ты сделаешь что-нибудь, что не соотнесётся с событиями во сне, то… бах!
Он подался чуть назад и изобразил руками метафорический взрыв. Оля так и не поняла, что именно должно взорваться — мир из сна или её голова, которая начинала трещать от переизбытка информации. Но суть она уловила.
Если во сне у неё короткие волосы — значит, если она не подстрижётся, всё будет хорошо?
Если во сне она поступила в Москву — значит, если она выберет другой город, ничего не случится? И слава богу: незнакомая московская подземка уже успела обрыднуть до глубины души, даром, что вживую Оля её видела всего пару раз.
Если во сне Женьки не существует, значит…
— Значит, я сделаю всё, чтобы сон не стал правдой, — задумчиво протянула Оля. Отголоски серого марева таяли, исчезали в голове. Сквозь туман забрезжила надежда — и быстро сменилась тревогой, когда она вспомнила очередную деталь. — Но… кажется, он уже сбывается.
Часы внутри, так похожие на часы с экрана блокировки телефона той Оли, Оли из сна, неприятно щёлкнули.