- Никакого, - согласился я. - Зря я к тебе пришел.
- Ну почему, все стало окончательно ясным. Это тоже многое стоит.
Оставаться дальше больше не было никакого смысла.
- Я пойду. Спасибо за угощение.
Я направился к двери, Яна не сделала даже жеста, чтобы меня удержать.
Я вышел из подъезда, мой взгляд упал на табличку с названием улицы и номером дома. И вдруг я вспомнил, в связи с чем я уже встречал этот адрес. В этом доме располагалась квартира Плескачевского, где он и был убит. Меня аж прошиб холодный пот. Несколько секунд я стоял неподвижно, смотря на фасад здания. Во мне вдруг пробудился прежний столь любимой мною дух человека, идущего по следу. Возникло отчетливое ощущение, что в отставку подавать еще рановато. Есть кое-какие дела, которые не мешало бы завершить.
Этот и следующий день был во истину переломным в моей жизни. Едва я приехал на работу, как в моем кабинете раздался звонок. В трубке зазвучал голос человека, про которого я был уверен, что звонить он мне по крайней мере в ближайшее время не станет.
- Слышь, Владимирович, я тут малось покумекал и решил принять твое предложение, - проговорил Лыков. - Можешь ко мне приехать? Надо же все обсудить?
Он еще спрашивал, могу ли я приехать? У меня было такое ощущение, что я примчался бы к нему даже из могилы. Мы договорились, что нет смысла откладывать нашу беседу, и я в сопровождение своей привычной охраны помчался к Лыкову.
На этот раз наша встреча состоялась не в деревенской бани, а в современном комфортабельном кабинете в центре города. Да и одет Лыков был вполне цивильно, в костюме и при галстуке. Хотя меня не покидало ощущение, что завернутым в простыню в предбаннике он выглядел более органично.
Я снова рассказывал ему про свой замысел, не скрывая даже весьма пикантные и опасные детали. Мне было крайне важно завоевать его полное доверие. А с такими людьми, как Лыков, это можно было сделать единственным способом - говорить правду и ничего кроме правды.
Лыков слушал меня с неподвижным лицом, по которому невозможно было разгадать ни его мысли, ни его чувства. Когда я закончил, он некоторое время молчал.
- Я в деревне родился, в семье - пятеро детей. Нищета такая, что мясо по полгода не видели. Не только мы так жили, но и многие, - вдруг заговорил он. - С тех я нищету люто ненавижу, а хлебные крошки сгребаю со стола, да в рот. Не могу по-другому, если увижу, как где-то валяется кусок хлеба, поднять хочется, да съесть. А того, кто его бросил, собственными руками удушил бы. Столько лет прошло, все вроде бы забыться должно, особенно по среди всей этой роскоши. А вот нет, там где-то, - показал он на свою голову, - все помнится. У меня два фонда благотворительных, один для детей, другой для стариков. А все равно чувствую, что все не то. Разве с их помощью положение исправишь. Кровью сердце обливается, когда видишь, что тут делается, как шайка негодяев с людей три шкуры сдирает. Да как этому можно помешать. Леший его знает, может у тебя и получится. Будем работать на пару. Я для такого дела зарезервировал специальный фонд. Ну там, уж как судьбе будет угодно. Да и чего мне терять. Я свое от жизни сполна получил, надо теперь и другим подсобить. А не выйдет, милостыню просить не буду. Так что давай. А я со своей стороны кого надо, всех нацелю.