Ева, не задумываясь, кивнула:
– Пожалуй. Так Вальц думает, Жанну убили из-за ее денег?
– Понятия не имею, что думает Вальц… – честно призналась я. Спросила снова: – Ева, вы ведь секретарь Жанны, занимались всеми ее делами. Кто ей наследует?
Ева отмахнулась:
– Я секретарь – занималась ее бесконечными счетами, письмами да улаживала ссоры с театром. Но в делах наследства я ничего не смыслю, это к нотариусу. Я дам вам адрес, разумеется: контора находится в Париже.
На том и расстались. Не знаю, насколько искренна со мной была Ева Райс, но то, что она чрезмерно самоуверенна – это факт.
Уже поднявшись с дивана, я услышала, что она усмехнулась каким-то своим мыслям. А вслух произнесла:
– Забавно… если дочь Жанны и правда жива, то, получается, она первая наследница?
8 июня, 21 час 05 минут
Балтика, открытое море близь берегов Шведского королевства
Детей я нашла с няней на палубе. Неспешно клонилось к закату солнце, ярко окрашивая в оранжевый набережные шведского Стокгольма, в широтах которого мы нынче плыли. Глядя на этот город, у меня на миг болезненно сжалось сердце – до того шведская столица была похожа на Петербург. Казалось, вот-вот я услышу залп петропавловской пушки… И до Гельсингфорса осталось меньше трети пути.
Неужто мы и правда однажды туда доберемся? Право, мне уж не верилось…
Софи, Томас и даже воображала-Катарина резвились у палубных заграждений – няня Кохов, фройляйн Ханни, зорко за ними присматривала. А вот моя Бланш, ровно держа спину, сидела в шезлонге поодаль. Поглядывала временами на детей, но беседу вела с мистером Макгроу. Он сидел рядом и держал на коленях моего сына. Андре, судя по всему, отлично себя там чувствовал!
– Очаровательные у вас детишки, мадам Дюбуа! – воскликнул американец, едва меня заметил.
Он даже изволил подняться, тотчас поставив Андре на ноги. Бланш тоже вскочила, излишне суетливо, как мне показалось. Взяла мальчика за руку и увела к другим детям.
Рядом с Ханни она так и не встала. Я и раньше отмечала, что Бланш сторонится гувернантки Кохов, а вслух так и вовсе именовала девушку «деревенской простушкой, с которой и поговорить не о чем». Бланш была парижанкой до мозга костей и, по правде сказать, всех, кто родился не в Париже, считала людьми простоватыми.
Да и Ханни с нею завести дружбу не особенно стремилась.
– У меня, представьте себе, тоже сын и дочка, – заметил вдруг оставшийся зачем-то со мною мистер Макгроу.
Принуждая меня к диалогу, он повозился в бумажнике и не без гордости показал фотокарточку с очаровательными детьми.
Я вежливо улыбнулась: