Я поступила работать в одну из московских газет разъездным корреспондентом.
Мне дали первую в моей жизни командировку в город Липецк, на конференцию врачей-бальнеологов, и я поехала туда и влюбилась в местного санитарного врача.
Вернувшись в Москву, я сразу же помчалась к Васе, рассказала ему о том, какой Илюша умный, одаренный, душевно широкий, и Вася слушал меня, усмехался и время от времени говорил:
— Держись, старуха. Любовь — дело не шуточное.
Илюша переехал в Москву, стал моим мужем.
Мы любили друг друга и были счастливы. И охотно принимали друзей, каждого, кто бы ни зашел, но самое лучшее все-таки было то время, когда мы оставались одни и не надо было ни с кем разговаривать, а только друг с другом, снова и снова вспоминая о том, как мы встретились, как переглянулись и в один миг поняли все то, что следовало понять…
Вася не часто приходил к нам. Он был ненавязчив, — наверное, понимал, что нам, кроме нас двоих, никто не нужен.
И я, размягченная собственным, необыкновенно полным, как мне казалось, счастьем, хотела всех кругом видеть тоже счастливыми и настойчиво уговаривала Васю жениться, а он по своей привычке отшучивался и твердил, что его невеста должна быть маленького роста, как Дюймовочка, хотя бы для контраста, тогда, надо думать, жить будет веселее…
Не знаю, как я догадалась о том, что Илюша не нравится Васе. Вася никогда не говорил мне об этом, не смеялся, не вышучивал моего мужа, но я безошибочно поняла все и сразу же охладела к Васе.
Почему так получается, что мы обычно забываем, а то и предаем тех, кто нам предан, кто любит нас?
Странное дело: предавать и преданность — корень-то ведь у них один, общий…
Однако у меня хватило ума не говорить Илюше о том, что он, как мне думается, не по душе Васе. И потому Илюша по-своему неплохо относился к Васе, скорей всего потому, что ясно сознавал — Вася ему никак не соперник.
Как-то даже сказал о нем:
— Твой приятель настолько некрасив, что вызывает естественное доверие…
Слова эти вдруг обожгли меня.
В них было что-то глубоко оскорблявшее меня, и я сказала намеренно спокойно, но с тайным желанием побольнее уколоть его:
— До чего же ты уверен в себе, мой милый!
Он искренне удивился:
— Я? Чем же это я уверен?
Но я уже не могла остановиться и сыпала словами одно другого язвительней и колючей.
Мы стали все чаще ссориться, причем обычно я начинала ссору. И не разговаривала с Илюшей по целым дням. Я умела молчать, не обращать на него никакого внимания, он из себя выходил, допытывался, сколько так можно, но я все молчала.
И тогда мне снова вспоминался Вася, и я звонила ему. Он был всегда готов повидаться со мной. Он обладал удивительным свойством подлинной дружбы: ни о чем не спрашивать, не упрекать и не утешать.