Но Витя упрямо стоял на своем — только геологический, никуда больше!
Однако Вите пришлось проучиться на геологическом всего лишь два курса: началась война — и он добровольцем ушел на фронт.
Вернулся в Москву в начале сорок пятого, оставив на войне левую руку.
— Теперь вместе идем в педагогический, — решила Фенечка.
В войну она работала на заводе, изготовляющем боеприпасы. Даже в самые тяжелые минуты грела ее мысль о будущем, она представляла себе, как будет хорошо, когда с Витей они будут преподавать в одной школе.
Витя снова не послушался ее и снова поступил в свой геологический, Фенечка подумала и подала документы вместе с ним.
Она окончила на три года позднее его.
Почти двадцать лет подряд они ездили в экспедиции, побывали на Дальнем Востоке, в Якутии и на Сахалине.
Они с Витей много зарабатывали, но жили все годы по-студенчески, снимали комнаты, потому что не сумели приобрести ни квартиры, ни обстановки, ни даже самой элементарной хозяйственной утвари.
Им предлагали вступить в жилищный кооператив, но каждый раз не хватало денег на вступительный пай.
Фенечка удивлялась:
— Только что была целая куча денег, и я себе ничего не купила, и куда они только разлетелись?
Витя посмеивался.
— Так, — сказал Михаил Васильевич. — Асмик не пришла. Жаль, конечно, — я же давно не видел ее. Давайте хоть выпьем за ее здоровье!
Витя выпил и попросил:
— Сыграйте нам что-нибудь, а мы споем.
Туся спросила:
— Помните, как Асмик пела «Белая армия, черный паром» вместо «черный барон»? — Невесело засмеялась. — Она не знала, что такое барон. Удивительно невежественная особа была наша Асмик…
Песни сменяли друг друга. Наконец:
«Идет война народная, священная война!»
— Не надо, — сказала Туся. — Больше не надо.
Михаил Васильевич захлопнул крышку пианино.
— Все. Больше ничего не будет.
Туся подошла к окну, смотрела на Патриаршие пруды, на деревья, которые метались в разные стороны, как бы гонимые ветром.
Сережкин дом стоял окнами к Патриаршим прудам.
Кажется, ничего не изменилось с той поры, просто нет Сережки, или, может быть, он появится сейчас? Вот сейчас, именно сейчас откроет дверь, войдет в комнату.
— А, вы здесь, — скажет…
Здесь все, как было при нем. На подоконнике колючие злые кактусы, Сережка называл их «бульдоги», и столетник в глиняном оранжевом горшке, тот же старенький патефон с отбитой ручкой и полка с любимыми книгами — Майн Рид, Александр Грин, Лондон, Лермонтов.
На полке стоят вылепленные Сережкой из пластилина львы, крокодилы, носороги.
Один из носорогов, по правде говоря, скорее похож на мордастую лошадь, а царь зверей с завитой, как ассирийская борода, гривой — просто-напросто стилизованная кошка, но как же, наверное, попыхтел Сережка над ними!