Сережка повернул в другую сторону. Потом издали посмотрел на Тусю, и она увидела его, и взгляд ее стал холодным, отстраняющим.
И Сережка понял: Туся боялась, как бы он не подошел к ней.
Он не подошел. И не говорил с нею после обо всем этом. Как не было ничего. И она не говорила. Оба молчали, словно сговорились.
И вот прошли годы, много лет, а Тусе до сих пор помнился этот давний случай. И она, кляня себя и терзаясь, страстно мечтала, понимая всю несбыточность своего желания, — мечтала вырвать из прошлого этот день, один только день.
Володя Горностаев любил говорить в глаза людям то, что о них думает. А так как он относился решительно ко всем скептически и умел отыскать в каждом что-либо дурное, мысли свои он высказывал с прямотой, которая мало кому нравилась.
На него, естественно, обижались, а ему было все равно. Себя он считал умнее, талантливее всех.
— Так ли это необходимо говорить человеку прямо в глаза неприятные вещи? — усомнилась однажды Асмик.
Он ответил:
— Но это в логике моего характера.
И она приняла его слова как должное. В логике характера, — стало быть, так оно и есть и иначе не может быть.
У него был трудный характер. И на редкость неуживчивый. За несколько месяцев своей работы он успел перессориться со многими врачами и сестрам говорил в лицо несусветные дерзости и даже профессору Ладыженскому, благоволившему к нему, выпалил:
— Ваши методы устарели, как и вы сами…
Но Асмик принимала его таким, какой он есть, со всеми его причудами и недостатками. Она любила его.
С самого начала, познакомившись с нею, он посчитал ее уродливой. Так и сказал ей при первой же встрече:
— А вы, голубушка, на личность весьма страхолюдны.
Асмик не смутилась:
— Вы шутите, конечно, или у вас аберрация зрения.
Она сказала это так просто, так уверенно, что он на секунду даже опешил, пристально вглядываясь в ее лицо. Может, и в самом деле ошибся?
Асмик продолжала:
— Моя мать дружила с Сарьяном. Мать у меня тоже была толстая и красивая. А Сарьян говорил: «Женщина должна быть либо подобна терракотовой статуэтке, либо обладать откровенно пышными формами, воспетыми Рубенсом и Малявиным». Считайте, что я принадлежу ко второй категории.
— Постараюсь, — усмехнулся Володя. — Хотя на мой взгляд — вы уродина!
Ей все нравилось в нем — и дергающиеся губы, и мрачные, чуть скошенные к вискам глаза, и постоянно растрепанные волосы.
В раздевалке она осторожно, чтобы не заметил дядя Вася, быстро прижималась щекой к Володиному пальто.
Володя жил один, снимал комнату где-то в Перловке. Родители его проживали в Костроме, он неохотно говорил о них.