Купол исчез, запасы маны иссякли. Дальше сам, всё сам… без чудес и волшебства.
Наган сам материализовался у меня в руке, его словно магнитом притянуло в ладонь — вот что значит отработанные до автоматизма рефлексы.
Именно с такой модели стрелять ещё не приходилось, такое чувство, что револьвер перенесся не через года, а через столетия, перекочевав ко мне из фильмов про гражданскую войну.
Меня и искалеченную тварь разделяли метра три, тут и слепой не промажет. Я всадил пулю в её уродливую лысую башку просто с невероятным наслаждением, а потом резко развернулся и снова надавил на спуск: вторая гадина не стала тянуть с атакой. Да, я не видел её, но ощутил поток завихрений в воздухе и потому знал, как и куда нужно стрелять.
И теперь у моих ног нашёл вечное погребение труп ещё одного мрачного порождения «Объекта-13».
Кажется, это было всё. Я в одиночку уложил маленький отряд невидимок. Но сил радоваться у меня больше не оставалось. Да и вообще обычных сил.
Откат, пусть и не такой мощный, как в предыдущем случае, накрыл меня с головой. Мне повезло, что это случилось именно сейчас, а не секундой раньше — в противном случае брать меня можно было практически голыми руками.
Отстрадав, отмучившись и прокляв всё на свете, я остался лежать на насыпи, окружённый с нескольких сторон мёртвыми тушами противников. Наверное, в кино эта сцена смотрелась бы круто, особенно под торжественную музыку, только мне было не до красивостей и не до драматургии.
Я был выжат как лимон, не мог даже пошевелить пальцами, а во рту появился такой привкус, словно кто-то заставил меня сожрать кусок давно протухшего мяса. Солнце напекало голову, подозрительные насекомые противно жужжали и норовили опуститься на лицо, струйки едкого пота сбегали со лба на глаза, выедая их будто кислотой.
Одежда прилипла к телу, местами даже спеклась кровь — представляю, какое это будет удовольствие отдирать приставшую ткань от раны…
И долбаное эмоциональное опустошение. Душа словно сгорела и не желала возрождаться из пепла аки Феникс.
Только лёгкий ветерок приятно свежил кожу и отгонял совсем забодавших меня насекомых.
Если бы рядом оказался бы кто-то, я бы обязательно попросил его пристрелить меня, ибо ни на что больше я теперь не годился. Я был шиной из которой спустили весь воздух.
Даже страх за свою жизнь не мог заставить меня подняться. Хотелось умереть и никогда не воскресать, ни в этом, ни в моём прежнем мире.
Только сумасшедшее чувство долга заставило меня попробовать отключить этот режим умирающего лебедя. Да, я пристрелил несколько тварей, но это всего-навсего часть большой стаи. Я обязан сообщить о них, иначе будут новые человеческие жертвы, причём уже на моей совести: ведь это я скис и сдался. А с таким грузом не живут. Или живут, но мало и очень плохо.