В существо, которое безумно. И одержимо одним желанием – разорвать палачу горло. А потом – и всем, кто окажется рядом. Просто потому, что такова его природа. Минута, две – и чудовище окажется свободным.
И чудовищем станет его фамилиар.
Что будет дальше – неизвестно.
У вампира оставался только один выход. Он схватил Юлю в охапку, прижал к себе – и крепко поцеловал.
Рука его уверенно легла Юле на затылок. Если чудовище все же рванется наружу, он просто вырубит девушку. Надолго, ненадолго – неважно. Пусть он останется один перед Альфонсо, ему не привыкать. Но и все останутся живы. Может быть.
Но решительных мер не потребовалось.
Юля тряхнула головой, высвободилась из его рук и оказалась вполне разумна.
Слава богу.
Впрочем, Мечислав обрадовался слишком рано. Прием только начинался.
* * *
У меня были основания для самой черной ярости. Для безумного бешенства, которое накрывает тебя, словно прибой – с головой, – и ты уже никогда не сможешь вынырнуть наружу. Были…
Вышедший из машины человек, вид которого привел меня в такое бешенство, он…
Он был высок, очень худ, буквально было видно каждое ребро, причем было видно, что это худоба не природная, а от голода, светловолос…. То есть седоволос. Сначала мне показалось, что он – блондин. Но когда он подошел к Альфонсо и встал рядом с хозяином, я поняла – он просто весь седой, как лунь. Белые волосы были собраны в разлохмаченную и достаточно грязную длинную косу, связанную на конце какой-то сомнительной веревочкой.
Я даже не знала, что было кошмарнее всего. Тело бедняги было сплошь покрыто шрамами, ссадинами, синяками, часть ран еще кровоточила, но мужчина не обращал на это никакого внимания. И никто другой – тоже. Среди вампиров это словно было в порядке вещей! Его спина, сплошь в шрамах от… что может дать такие шрамы? Плеть? Или кнут? Когда со спины просто сдираются широкие полосы мяса и остаются рваные раны с неровными краями? Я не знала – и знать не хочу. Разве что заставить палача отведать его же каши. Часть шрамов была довольно свежей, часть – вообще словно вчера оставили. Лицо – с неровными синяками и ссадиной на левой брови, сохраняющее равнодушно-тупое выражение. Абсолютное равнодушие. Этому человеку было все равно – жив он или мертв. И уже давно. Из одежды на нем были только рваные штаны. Когда-то это, наверное, были джинсы. Но с тех пор их успели порвать, испачкать кровью и заносить до белого цвета. И ошейник. Тяжелый, металлический, явно из серебра, иначе не было бы темной полосы обожженной кожи у него на шее, и… я пригляделась, ну да, так оно и есть.