Как правило, он сознательно и старательно демонстрировал при разговоре свой акцент (то ли немецкий, то ли венгерский). По его собственному признанию, этот акцент сбивал собеседника с толку — тот начинал думать, что сыщик понимает меньше, чем на самом деле. А акцент в нужный момент вдруг исчезал бесследно.
В лондонской редакции французского журнала «Фигаро», в номере от 28 января 1874 года появился карикатурный портрет нашего героя. На рисунке он, держа в руках блокнот, заглядывает в замочную скважину. Портрет нарисовал известный французский художник Фостен (Faustin) Бетбедер, по заказу лондонского редактора «Фигаро» Джеймса Мортимера. Портрет входил в серию «Знаменитые лондонцы», вышедшую затем отдельным изданием. Самым известным из вошедших в неё шаржированных портретов остаётся портрет Чарльза Дарвина, демонстрирующего обезьяне её отражение в зеркальце. Так что Поллаки оказался в неплохой компании (имеем в виду, разумеется, Дарвина, а не обезьянку). Если это не слава, что же тогда слава?
Нередко он выполнял деликатные поручения иностранных правительств. Его способности высоко ценили во Франции и Австрии. Среди дипломатов или финансистов он чувствовал себя так же свободно, как и в криминальной среде. По словам его биографов, даже знаменитое агентство Пинкертона в зените славы не могло соперничать с Паддингтонским Поллаки. Частыми были внезапные отлучки из Англии, которые сопровождались скупыми и таинственными упоминаниями о нём в континентальных газетах. И оказывалось, что то или иное зарубежное правительство призвало гения сыска для распутывания очередного сложного дела.
Что представляли собою его методы? Не манеры, выводившие из себя приличных джентльменов, а именно методы как система сыска? Об этом его спрашивали многие. Слегка приоткрыл завесу знаменитый детектив в разговоре с Мюрреем:
«Суть моей системы, если таковая существует, в её секретности. Как говорится, левая рука не знает, что делает правая. Я не веду никаких записей, и в моём бюро нет администратора или секретаря, наносящего на бумагу информацию.
Мои сотрудники не знакомы друг с другом. Я не встречаюсь с ними в своём офисе. В моей памяти и моей записной книжке они фигурируют под номерами: «Номер такой-то, номер такой-то». Скажу вам больше: я и сам не стремлюсь узнать их, мне достаточно номеров»[161]. Тут он слегка лукавил. Разумеется, он знал своих агентов. И не просто знал их имена (а не одни лишь номера), но и всю их подноготную — иначе вряд ли ему удалось бы их завербовать и убедить заниматься таким, в общем-то, не самым безопасным ремеслом, каким был (да и по сей день остался) частный сыск. Другое дело, что тайны своих агентов он хранил столь же строго, как и тайны клиентов — в том числе, весьма высокопоставленных.