Словом, наш герой оказался на каторге в ореоле славы, его знали как отчаянного и рискового малого. Можно, конечно, принять на веру утверждения самого Видока о его непричастности к самым страшным преступлениям. Тем не менее, полиция была одного мнения с уголовниками относительно его личности. Во всяком случае, вот такой документ на случайных правонарушителей не составляют:
«Видок (Эжен Франсуа), заочно приговорённый к смертной казни. Субъект этот чрезвычайно предприимчив и очень опасен»[46].
Не вступая в спор с давно покинувшим этот мир Эженом-Франсуа Видоком, согласимся хотя бы с последним определением, данным ему одним из полицейских чиновников: «Чрезвычайно предприимчив и очень опасен».
Правда, указанный документ появился несколько позже — когда Видок, сбежав с каторги, оказался обвинённым в убийстве. Да-да, он недолго задержался на каторге — уже в январе 1798 года он оказался на свободе. Правда, пробыл на свободе всего лишь три недели. Его вновь поймали и отправили в тюрьму (по другому обвинению; о побеге Видока с каторги в тот момент задержавшие его полицейские не знали). Этому аресту мы обязаны подробным описанием внешности Эжена Франсуа Видока. Все его портреты относятся к более позднему периоду и представляют нам зрелого 40-летнего мужчину. Каким он был в молодости, можно судить по полицейскому описанию:
«Эжен Франсуа Видок, 22-х лет. Рост 5 футов, 2 дюйма, 6 линий (в современных единицах измерения — 1 м 69 см). Волосы светло-каштановые; брови и борода — тоже. Лицо овальное, широкое, глаза — серые, нос крупный. Рот средний, подбородок круглый, с ямочкой; лоб низкий, справа у губы — шрам, уши проколоты»[47].
Правда, в этом описании не хватает некоторых важных черт — например, удивительных способностей к перевоплощению, — не зря когда-то его пытались сделать балаганным лицедеем, видимо, были у него артистические способности. Ничего, конечно же, не говорится и о его наблюдательности и фантастической памяти, о быстром уме и мгновенной реакции, о хитроумии и природном обаянии Видока.
В этой тюрьме он тоже задерживается недолго. Снова побег, новые похождения, в которых нашлось место и таким экзотическим событиям, как пребывание в ярмарочном балагане (но уже не в роли юного дикаря-каннибала, а в качестве помощника «народного целителя» — коновала), в цыганском таборе, среди контрабандистов Бретани.
Сомнительная его слава ширилась, он, в конце концов, получил прозвище «король побегов». А ещё его называли «королём риска». Сам он пытался оправдаться тем, что, мол, когда живёшь среди мошенников и разбойников, всегда выгодно, чтобы тебя считали отъявленным злодеем: «Я был среди них генералом, которому приписывали все подвиги его солдат…»