Что ж, он привёз с собой настенную карту Германии.
— Это была чистейшая авантюра, — признался он Фреду. — Ты вот-вот станешь пенсионером, я — стал давно уже, к тому ж и говорим мы каждый на своём языке. Представь себе, как мы будем объясняться в каком-нибудь домоуправлении.
— Вот так псина! — воскликнул встречный подросток по-русски. — Можно погладить?
Совсем недавно, однако, в прошлой жизни, Захар Ильич слышал от учеников анекдот:
«— Скажите, это правда? Ваша лошадь говорит, что училась в Оксфорде!
— Не верьте ей: обычная говорящая лошадь».
— Можно, — ответил он, — если пёс услышит, что вы поздоровались. Для него это важно.
— Здрасте. Только, знаете, лучше говорите со мной на «ты», как все, а то я сбиваюсь.
— Здравствуй. Вот теперь можно погладить: Фред понял, что ты — свой.
— Фред? Как-то не по-нашему… Не по-собачьи.
— Он — английский бульдог. А как мы все недавно узнали, национальность обязывает.
Мальчику нечего было ответить. Он ласкал собаку и лишь после долгой паузы сообщил, почему-то вполголоса:
— Я здесь с бабушкой.
— А что… — начал было Орочко, но вовремя сообразил, что спрашивать о родителях, видимо, не стоит. — А что, ты давно здесь?
— Тут «давно» не бывает: подолгу не держат. Это, по-нашему говоря, пересылка.
— Откуда тебе знать, что такое «пересылка»? — усмехнулся Захар Ильич, поворачиваясь, чтобы идти дальше.
— Я к вам ещё подойду, можно? Увидимся?
— Увидимся, — повторил он, когда мальчик уже не мог его слышать.
Его занимало, увидится ли он снова с Мусей — если только сейчас же не нагрянет к ней с ненужным визитом. «В странное положение я её поставил, — думал он. — Надо бы написать ей, пока ещё известен адрес. Жаль, я не мастак в этом». И в самом деле, первое письмо далось бы ему с великим трудом, даже — первые строки: Захар Ильич не знал, ни какой следует задать тон, ни как обратиться; он словно бы опасался, что невинная переписка с законной супругой может превратиться в почтовый роман.
«Нет, я никогда не сумею написать что-нибудь складно, — сказал он сам себе. — Да и о чём? У меня нет столько мыслей. Удивительно, как это люди сочиняют книги».
Он медлил — и получил весточку первым, в первое же утро; получил — и порадовался своей нерасторопности. «Старик, а приятно», — проговорил Захар Ильич, перечитывая недлинную записку. Муся только о том и написала, что устроилась хорошо: обрисовала свою комнату с видом на чей-то цветник. Теперь она ждала ответа, а Захару Ильичу что-то не хотелось вторить ей, извещая, что тоже нашёл угол и доволен им: это было бы неправдой из-за данного комендантше обещания немедленно приняться за поиски постоянного жилья. Лучше было б описать деревню, да он не умел, и, пожалуй, лишь рассказ о здешнем эмигрантском обществе не доставил бы затруднений, оттого что всё оно состояло из вчерашнего мальчика с бабушкой.