Сейчас его так же плавно покачивало, постепенно вынося из области действия заклинания. Ему казалось, что он по-прежнему лежит, раскинув руки и глядя в это равнодушное небо. Взгляд медленно прояснялся, в области видимости появилось встревоженное лицо Сильена. А потом как будто ноги подломились, и Арман с трудом сообразил, что постепенно оседает на пол и что сейчас последует непременный откат от столь сложного и сильного для оборотня заклинания. Перед глазами снова все поплыло, но магия тут уже ни при чем, просто обморок. И где-то на границе слуха почудился голос:
– Воды! Живо, принесите воды!
Потом щеку обожгла едкая боль. Еще раз, уже другую… Туман неохотно отползал, выпуская из мутного кокона. И вот тогда-то Армана и стошнило желчью, прямо на великолепный мраморный пол. Вконец обессилев, он завалился на бок, из-под полуприкрытых век наблюдая за Сильеном, который засуетился, наливая воду в стакан. Советник королевы стал рядом на колени, подсунул руку под затылок, который почему-то отозвался гулким эхом боли.
– Арман, давай попей. Пить можешь?
Пить он конечно же мог. Хоть и не хотелось. Вообще ничего не хотелось после всего виденного-то. Казалось бы, он мог радоваться, торжествовать, особенно учитывая то, что является единственным дееспособным наследником женщины, назвать которую матерью и язык не поворачивался. Но торжества не получилось. Вообще не осталось ничего, кроме чудовищной, выжирающей разум усталости, которая затягивала в себя все чувства, лишая мир красок.
Он все же сделал несколько глотков и молча уставился в потолок. Пытался понять и не мог. Как же так? Как можно так ненавидеть собственных детей? Даже не ненавидеть, нет, ведь ненависть не бывает настолько холодной. Ненависть – это все равно привязанность. А они с Виттой были чужими и ненужными для королевы. Просто чужими.
Арман вздрогнул, когда Сильен принялся обтирать ему лицо мокрым платком.
– Ты знал? – спросил тихо, и собственный голос показался безжизненным, как шелест перекати-поля в высушенной зноем степи.
Мар покачал головой:
– Нет, не знал. И о тайном ходе не знал. И о том, что Меркла повязала заклинанием молчания, тоже не знал. Я-то на должности лет десять, откуда мне было…
Арман снова прикрыл глаза. Лежать на полу неожиданно оказалось приятно, прохлада напитывала тело, вымывала боль и тошноту. Только вот острый шип, засевший в сердце, уже не убрать. Вечная королева сделала все, чтобы он мучился даже после ее смерти. Кровавая безумная сука.
– Мне интересно, – тяжело проговорил Арман, – куколка – это она и была или зеркальник, который ее заменил?