Пытаясь поднять руку и пощупать ушибленное, если не сказать напрочь отбитое место, вдруг осознал, что руки мои скованы за спиной. Рефлекторно дёрнувшись, я осознал, что все это время провел сидя, повиснув всем корпусом на бедных запястьях, которые уже начало нестерпимо саднить.
С трудом приоткрыв глаза, я не сумел сдержать болезненного стона. В помещении, где я очутился, не было светло, напротив, тут царил подвальный мрак, разгоняемый тусклым светом то ли тусклой лампочки, то ли небольшого светильника. Но даже такой слабый свет стеганул по глазам кнутом.
Подергав руки в разные стороны в безнадежной попытке высвободиться, я понял, что на запястья мои надели наручники, цепь которых пропустили вокруг чего-то настолько тяжелого, что оно даже не вздрогнуло от моих потуг.
Окинув взглядом обстановку явно заброшенного помещения – глухие бетонные стены, низкий необработанный потолок со следами потёков и плесени, битое стекло вперемешку с окурками на полу, – я понял, что оказался в какой-то глухой заброшке, где меня, случись что-то непоправимое, вряд ли даже кто найдет…
– Эй, народ! Фраер очухался!
Голос резанул отзвуками подвального эха по больным ушам, вызвав новый приступ мигрени, от которой на пару секунд даже помутилось зрение. Где-то поблизости, словно доносящаяся из-за толстой стены, послышалась гулкая дробь чужих шагов. Я не понимал, топают они где-то вдалеке или совсем рядом, потому что отбитое ухо совсем плохо слышало. Единственное, что мне удалось понять точно, так это то, что шел явно не один человек. И точно, буквально через несколько секунд в границах тусклого света показались три фигуры: две большие и одна поменьше. Мне было трудно в окружающей полутьме сфокусировать плывущий взгляд, но я все равно узнал большинство присутствующих здесь.
А собрался тут интересный квартет из неизвестного мне невзрачного мужика, что приходил ко мне в квартиру с наглым заявлением о якобы возникшем долге, его подельника, что заговаривал мне зубы на паркинге. Еще тут же стоял гороподобный Борис Дерзюк, злорадно сверкающий глазами из-под опущенных бровей, и последний, неизвестный мне, какой-то солидный мужчина в дорогом удлиненном френче. При таком освещении было трудно понять, но мне почему-то он показался кашемировым. Френч, конечно же, не его обладатель.
И прикидывая приблизительную стоимость прикида этого дядечки, мне почему-то стало казаться, что остальной пролетарской троицей заправлял именно он. И похоже, что я здесь именно потому, что он захотел меня тут увидеть.
– Что ж, ну вот и свиделись. – Голос у солидного мужчины был глубокий и приятный, такому бы, наверное, обрадовались на любом радио. – Знаешь, кто я?