– Вот! – Я подняла указательный палец, и бесцеремонно перебитая Маринка уставилась на него, как загипнотизированная. – Вопрос у меня как раз про людей. У тебя есть списки первых жильцов нашего дома?
– Тех, что въехали в него в пятьдесят четвертом году? Ну, есть. А зачем тебе?
– Спросила бы тебя о том же самом, да время терять не хочу. Так есть эти списки?
– Конечно! Идем.
Мы прошли в комнату, где раньше жила дочь Маринки Настя, а теперь хозяйка дома оборудовала себе рабочий кабинет, и я поняла, что недооценила Лосеву. Коробка с бумагами, бумажками и бумажонками хранилась у нее не на антресолях, а под рукой – в стенном шкафу!
– Ну, вот, смотри. – Маринка вытащила со дна коробки потрепанную картонную папку с веревочными завязками, очень похожую на ту, из которой школьный директор извлек фото гибридного скелетобюста.
Меня это сходство обнадежило.
– Кто конкретно тебя интересует? Какая квартира нужна?
– Не квартира. – Я помотала головой. – Интересуют семьи с маленькими детьми.
– Насколько маленькими?
Я прикинула: затейнику, организовавшему скандальную хулиганскую выходку в шестьдесят первом году, должно быть лет десять, не меньше – иначе он учился бы в начальной школе, а та по сей день размещается в другом здании…
– Не старше пятьдесят первого года рождения.
Маринка закопалась в пожелтевшие листы с записями, сделанными на печатной машинке. К счастью, в нашем доме всего двадцать четыре квартиры, так что поиски не затянулись.
– Таких было шестеро. Тебе выписать или ты запомнишь?
– Ни то, ни другое. – Я оттеснила Лосеву и пересняла записи с упоминанием подходящих детей камерой мобильного.
Подумав, я исключила девочек и снова спросила Маринку:
– А из них хоть кто-то жив еще?
– В смысле, живет ли кто-то из тех детей до сих пор в нашем доме? – уточнила зануда. – А как же! Сосед твой дорогой, Андриянов.
– Максим Иванович? – удивилась я. – Он разве такой старый? Мне казалось, ему не больше шестидесяти…
– Проспиртовался хорошо, законсервировался, – хмыкнула Лосева. – Но можешь быть уверена, он как раз из тех детей-первопоселенцев, у меня в домовой книге год рождения каждого жильца зафиксирован.
– И сколько же Максиму Ивановичу было в шестьдесят первом году?
– Момент… Ага, вот: он пятидесятого года рождения, значит, в шестьдесят первом был одиннадцатилетним.
– Подходит! – обрадовалась я и засобиралась. – Спасибо, Мара, пойду я…
– А чай с пирожными?
– Семена Петровича угостишь.
– Семе – пирожные? Да ты с ума сошла, у него и так уже восемнадцать кило лишнего веса, он без пяти минут диабетик и инсультник, – запричитала Лосева.