– Перца должно быть совсем немного, дорогая. Нюанс! – Пальцы Любови Игоревны сложились щепотью и медленно прошлись у нее перед носом туда-сюда. – А то что же получается? Старая я, а перечница ты? В твои-то смешные тридцать два!
Ей тут же надо было опротестовать. И следовало начать говорить:
– Ах, ну какая же вы старая, Любовь Игоревна! Вы посмотрите, как вы выглядите…
Следовало. Но она не стала. Они обе знали, что Любови Игоревне через несколько дней семьдесят. Проку от ее кудахтантья не будет никакого. Еще чего доброго, пожилая женщина уличит ее в лести. А этого они обе категорически не терпели.
– Ты пойми, Ларочка… – Любовь Игоревна выключила беговую дорожку, дождалась полной остановки и только тогда сошла с нее. – Мужчины не терпят злых женщин.
– Я не злая. – Она спрыгнула с дорожки ловко и молодо.
– Знаю! – слегка повысила голос ее пожилая подруга. – Но это я знаю. А мужчины, на которых ты рычишь при каждом удобном случае, нет. И именно поэтому ты при своей красоте, уме и положении до сих пор одна. Вот ты знаешь, какая я противная, знаешь?
– Да будет вам, – рассмеялась она.
Любовь Игоревна, с которой они жили в одном подъезде и вот уже три года вместе посещали один и тот же тренажерный зал, была удивительной. Веселой, интересной, современной. Ларисе было с ней интереснее, чем со своими ровесниками. Может, оттого, что ей не хватало матери, которая бросила ее в младенчестве на руки отцу и бабке. Может, оттого, что Любовь Игоревна и в самом деле была ни на кого не похожа. Таких было очень мало. Лариса была в этом уверена.
– Я очень противная, Ларочка. Сварливая, нудная, ленивая. Но!.. – Женщина взяла со скамейки красивое спортивное полотенце, забросила его себе на шею, пригубила воды из бутылочки. – Но об этом знают лишь мой диван и другие предметы моей мебели. Я даже собаку себе не завожу по этой причине.
– По какой? – Лариса в точности повторила все действия своей соседки.
– По той, чтобы она не видела меня такой. И никто чтобы не видел. Ни одна живая душа. Все свое гадкое. – Ее морщинистая рука с идеальным маникюром легла ей на грудь. – Я ношу в себе. И никому не показываю. Это мои отвратительные драгоценности. И чужому глазу не доступные. Они в надежном хранилище: в моей душе.