– Шмотки? – я вспомнил про пиджак Толсторюпина, который ему подарил Платов. Теперь он служил мне подушкой, а бывшие хозяева про него наверняка забыли. – Вот – пиджак загони.
– Паленый?
– Подарили.
– Гоп-стоп, значит, – лысый внимательно осмотрел пиджак, проверил карманы. – В нутряках – голяк. Лавсан этот на полпузыря тянет. Ни один барыга больше не даст. Да и барыги на змее нет.
– На змее?
– Да на поезде! – ответил лысый. – Дикий фраер, а говоришь, у дяди на поруках был. Ты когда по бродвею гулял, катрана не заметил? Огонек? Ну, где святцы читают? Стирами бьются? В картишки?
– А, – наконец понял я, – через вагон мужики в «дурака» режутся.
– Дело верное, – обрадовался лысый. – Мужиков на конверт возьмем. Знаешь, с кем ты закорешился? С дергачем-стирогоном! Погоняло – Лысак. А твоя кликуха?
Я пожал протянутую мне руку и внимательно присмотрелся к лысому. Кого-то он мне сильно напоминал. Древнего римлянина, если бы молчал.
– Поручик, – ответил я. – А тебе бы больше подошла кликуха – Цицерон.
– Ну, ты гамму не гони, баклан, – обиделся Лысак. – Я же тебя чушпаном не обзываю. А за базар и ответить можно.
– Да ты что? – искренне удивился я. – Цицерон античный мыслитель, уважаемый человек!
– Пахан, значит? Тогда – ништяк, – Лысак перекинул через руку пиджак и встал. – Пошли?
– Тоска, – замотал я головой.
– Вижу, – усмехнулся Лысак. – Долбата. Поканал я на огонек. Есть что на кон поставить.
Лысый ушел, а я забрался опять на полку и задремал. Вскоре меня ткнули в бок чем-то твердым и холодным. Я повернулся и увидел Лысака с бутылкой водки в руке. Золотые фиксы весело блестели.
– У меня закусон есть! – радостно сообщил я, бодро спрыгнул с полки и достал сумку с продуктами. В ней было еще чем поживиться! Мы разлили водку по стаканам и чокнулись. Лысак был словоохотлив, видимо, профессия картежника обязывала. Он показал мне наколку – «купола». На церкви были вытатуированы четыре купола.
– Четыре ходки, – пояснил Лысак. Он показал и другую татуировку – руки, закованные в наручники, держали розу. – 18 лет исполнилось в ВТК. Я с «малолетки» по фортам. И сейчас неделю как академию закончил. На гастроли еду. Я могу, конечно, пижонов развести, но не буду светиться до поры. Хочу шмеля добыть.
– С «малолетки»? Ты что – детдомовский?
– Нет. Папаша у меня имеется, – горько усмехнулся Лысак. – Коммуняка, идейный. Мальцом слямзил я у одного лоха фонарик. Домой принес. Батя шмон навел, фонарик нашел и по морде мне фонариком звезданул. Мазу держал, воспитатель хренов! Я тогда еще больше сблатовался. С кодлой стопарил пассажиров, махался со шпаной. Папаша мочалил меня, мочалил – ноль на выходе. Тогда он раз нагрянул на флет-хату, схватил меня за руку и прямиком к куму повел. С тех пор – четыре ходки. Не жалею – порядочные люди попались, уму-разуму научили… Пойдем, взорвем! – вдруг оборвал разговор Лысак.