— Мамочки мои! Алевтина! — закричала тетя Лида. — Я же пирог с картошкой так на столе и оставила. В бумагу завернула и оставила!
— Взял я твой пирог! — буркнул Сашка.
— Где он? — обрадовалась тетя Лида.
— Да вон! — Сашка показал на пол.
— Что же ты его на пол положил! — рассвирепела тетя Лида. — Его уж небось и раздавили, балда! — И она украдкой дала сыну подзатыльник.
— Он в коробке из-под сапог! Никто его не давил! — набычился Сашка.
— А можно вас Инной называть? — Клава решила, что самое время вступать с Лешиной матерью в родственные отношения.
— Конечно, можно!
— Инна! — Клава ее даже за плечи обняла. — У меня скатерти льняные! Я их в родниковой воде отполоскала.
— Стол этот в коридоре не пройдет! — сказал Василий Степанович. — Ин Николавна, а ножки у него отвинчиваются?
— Я не знаю! — Она чувствовала, что начинает терять контроль над собой.
— Надюха! — Василий Степанович взбодрился, так как решил, что начинает овладевать ситуацией. Пришла Надя, глаза ее покраснели, и даже очки не могли это скрыть. — Ножки у стола отвинчиваются? — спросил он у дочери строго.
— Я не знаю! Спрошу у Леши!
Она пошла в соседнюю комнату. Там на диване лежал Леша и что-то вертел в руках.
— Лека! Ножки у стола отвинчиваются? — спросила она тихо.
Он быстро сел и посмотрел на нее. Именно на нее, а не сквозь!
— Я твою пудреницу разбил! Вернее, не пудреницу, а зеркало!
Тут она заметила, что в руках он вертел пудреницу. Поймав ее взгляд, он щелкнул замочком и открыл крышечку — зеркальце треснуло, но куски все еще держались в оправе, и пока еще можно было это назвать разбитым зеркалом, а не просто битым стеклом.
— Это тебе… мама подарила?
Надя кивнула.
— Прости, пожалуйста. Она на газете лежала! Я не заметил!
— Ничего! — сказала Надя спокойно.
И действительно, это было бы ничего, если бы не страх, внезапно пронзивший ее в самое сердце. Она даже руку прижала к груди.
Леша заметил это, и Наде показалось, что страх передался и ему.
— Ты ведь не сердишься? — спросил он опять, — глядя на нее из-под соболиных бровей.
— Да ну что ты!
Она хотела взять его за руку. Но не взяла. И, опустив глаза, забыв, о чем хотела его спросить, вышла из комнаты.
— Отвинчиваются? Или как? — встретил ее в соседней комнате приободрившийся Василий Степанович.
Надя, ничего не понимая, глядела на отца. Она не слышала, о чем он спрашивал ее. Перед глазами стояло маленькое зеркальце в трещинах.
— Ножки тут никак отвинтить нельзя! — Это дед вернулся с кухни и сразу понял, о чем речь. — Здесь такая конструкция! Ого-го! На болтах! Сложная конструкция! Нам его не разобрать!