— Партизан, тоже мне. Быстрее давай!
В будке вспыхнул свет. В комнатушке мелькали две фигуры — мужчины и женщины.
Но главное — конус света упал из окна и выхватил из тьмы скрюченную фигурку у кирпичной стены.
Это был Алексей. Он сидел прямо на земле, обхватив руками колени.
У Инны была легкая, кошачья походка. А потому сын не услышал, как она приблизилась.
— Какого черта! — испуганно вскрикнул он, почувствовав чью-то руку на своей голове.
И вдруг, узнав мать, схватил ее узкую, ухоженную ладонь и принялся, как безумный, целовать, целовать, целовать…
Он сжимал ей запястье так, что становилось больно. И Инна почувствовала на коже влагу его слез.
— Вот ты где, — приговаривала она. — Вот ты где, мой дорогой мальчик.
Он не отвечал и, кажется, не слышал. Он прикладывал ее руку к щекам, ко лбу, тыкался в ладонь носом, терся об нее лицом, как истосковавшийся по ласке котенок.
Из домика вышли обходчики и суетились возле шлагбаума. Мать и сын никого и ничего не замечали. Никто для них сейчас не существовал.
Вдалеке послышался шум приближающегося поезда. Гул нарастал, и вот он уже совсем рядом. Когда состав поравнялся с будкой, заглушая все земные звуки, Леша поднял к матери мокрое от слез лицо и прокричал что-то.
«Сволочной новороссийский» не дал ей понять смысл сказанного. Считывать с губ, как это делают глухонемые, она по-русски разучилась. Английский — другое дело. И если б рядом с ней находился американский парнишка, она готова была бы поклясться, что он выкрикнул:
— I love you!
Прогрохотал поезд — и исчез. Снова нырнули в свою кирпичную норку железнодорожники — досыпать, погасив свет и заведя будильник, как того требовало беспощадное расписание.
— Алеша! Ты что-то сказал? Повтори, я тебя не расслышала.
Но он только вновь молча уткнулся ей в ладони.
— Пожалуйста, Алеша. Что ты сказал, что?
— Ничего.
Инна села на землю рядом с сыном. А он вдруг стал как-то странно заваливаться на бок — она даже напугалась. Оказалось, он просто хотел положить голову матери на колени.
— Мы не можем сидеть здесь, — принялась увещевать она сына. — Мы должны возвратиться в дом твоей невесты. Они ждут нас…
Он дернулся, протестующе замычал, но голову с ее ног не убрал.
Инна решила не дергать его, переждать, пока он успокоится. Она не спрашивала сына, что случилось. И на то была причина: она боялась услышать ответ.
Потому что Инна явственно ощутила, что Алеша прижимается к ней не как ребенок к матери, а как мужчина к желанной, любимой женщине.
Это было ужасно. Это было неприлично, невозможно!
Мозг противился этому, только мозг сохранял здравый смысл, а тело…