Алексей шевельнулся: он обхватил, обнял ее бедра. Сознает ли он сам, что делает? Вряд ли. Это было бы слишком чудовищно.
Инна контролировала ситуацию, но контроль этот заключался лишь в том, что она не совершала встречных движений. Однако и не уклонялась от объятий. Просто застыла в тихой, по видимости безразличной, неподвижности. Не дать сыну понять то, что поняла она сама!
А отстраниться, вырваться не было сил. С Тэдом она никогда не чувствовала ничего подобного. Бывало, прижмется к нему — не лицемеря, искренне, но лишь как к большому, надежному другу. Как к скале, которая защитит от порывов любого урагана…
И с Женей… Ну с ним-то она просто-напросто играла. Вертела им, до безумия влюбленным, как хотела. Манипулировала. Дергала его за разные чувствительные ниточки, точно марионетку. Может, так поступать было и нехорошо. Хотя, с другой стороны, что тут нехорошего, если он от этого блаженствовал?
И только с Юрой, в самой ранней молодости… Да-да! Сейчас это живо вспомнили и тело, и мозг. Точь-в-точь как теперь, она пламенела и таяла от его прикосновений. И даже от взглядов. И даже от одних лишь мыслей о нем. Тогда тоже присутствовал некий элемент запретности — но совсем иной, пустячный по сравнению с нынешним. Сначала боялись, что узнают Иннины родители. Потом — опасались беременности.
Какое счастье, что второе опасение оправдалось! Иначе у нее не осталось бы от Юры ничего, ничего… А так есть сын.
Сын!
Это слово, произнесенное мысленно, вдруг отрезвило ее. Какому позорному искушению она чуть было не поддалась! И чтобы отогнать дьявольщину окончательно, Инна повторила вслух:
— Сын!
— Ммм? — откликнулся он.
И еще крепче прижался щекой к ее бедру.
Инна вскочила на ноги, и ее движение оказалось для Алексея неожиданным: он клюнул носом в землю, коротко вскрикнув:
— А!
Боже мой! На верхней губе у него — кровь! Как раз там, где пробиваются усики. Сейчас, когда он небрит, хорошо видно, что они еще редкие — совсем мальчишеские. Усатый-полосатый?!
Она достала платок и принялась торопливо вытирать Алеше расквашенный нос. Он вновь был для нее ребенком — не более. И это ощущение тоже было необыкновенно приятным. Ведь она по собственной вине лишилась того, что обычно является неотъемлемой частью материнства: залечивать ссадины и царапины, полученные малышом в песочнице или после первого отважного подъема на дерево. В Алешиной жизни все эти радости были переданы бабушке, Елене Владимировне.
Алексей покорно подставлял лицо матери.
Потом Инна помогла ему подняться и взяла за руку: так молодая мать ведет малолетку в детский садик.