Шедший позади всех Джереми, до этого момента на протяжении всего их пути по коридору и старавшийся не отрывать взгляда от ромбического узора на паркете, вскинул голову, удивлённо посмотрев на медсестру. Всегда тихая бабушка Нолвен и агрессия? Он решил обязательно позднее расспросить об этом отца.
Коридор, помимо кучкующихся у парадного входа кабинетов, на дверях которых висели таблички с именем и должностью врача, в остальном был напичкан дверными проёмами однотипных двухместных, судя по табличкам с двумя именами без каких-либо приписок, палат. Помимо прибитых к полу железных скамеек и прикреплённых к потолку длинных люминесцентных ламп в коридоре больше не было совершенно ничего: ни каких-либо цветков в горшках, ни полочек с книгами или даже столиков.
Тем временем медсестра провела их на этаж выше, воспользовавшись лестницей, а не единственным лифтом. В противоположном крае от лестницы на втором этаже, ничем не отличающимся от первого, и располагалась палата бабушки Нолвен. Джереми сразу же обратил внимание, что в отличие от многих других комнат, здесь стояла лишь одна кровать. Помимо неё в комнате находился небольшой узкий книжный шкаф, забитый книгами, а также кресло-качалка, повёрнутое к окну. В нём и сидела бабушка Нолвен. Несмотря на то, что в палате было довольно тепло, на её плечах накинута вязанная шерстяная шаль, а на ногах виднеются также шерстяные тапочки, напоминающие собой короткие валенки. Седые тонкие волосы были причёсаны и заколоты маленькой посеребрённой заколкой. Она мерно покачивалась в кресле, не обращая никакого внимания на вошедших.
– Мама, привет. Это я, твой сын. Джереми, – обратился к ней Джереми-старший мягким размеренным голосом, медленно подходя к креслу-качалке. – Со мной Шая. И не поверишь кто с нами. Твой внук. Он совсем недавно вернулся в страну и вот приехал повидаться.
Бабушка Нолвен продолжала не обращать ни на него, ни на медсестру, вставшую перед ней в углу комнаты. Взгляд Нолвен был прикован к окну. Она смотрела будто сквозь него, в невидимую точку, расположенную чуть выше верхушек деревьев. При покачиваниях она не теряла этой точки – её голова поднималась и опускалась в такт кресла-качалки, а глаза оставались неподвижными.
Уилборн-старший опустился на одно колено у кресла и аккуратно положил свою руку на руку матери. В тот же самый момент бабушка Нолвен резко повернула голову, пронизывая теперь сына всё тем же невидящим взглядом. Джереми, стоявший в самом проёме, вздрогнул от неожиданности – он не чувствовал себя в этой комнате ни уверенно, ни тем более комфортно, несмотря на всё то немалое, что успел пережить в жизни. Ему безумно хотелось просто-напросто развернуться и уйти, а затем забыть всё то, что он уже успел здесь увидеть. Забыть глухие звуки этого пансионата, его больничный запах и давящую атмосферу. Джереми не мог отделаться от мысли, что это место будто некая граница, река Стикс, а его постояльцы – люди, которые свыклись с мыслью о смерти и доживают свои последние дни с ней рука об руку. Уже не боясь самой смерти, но страшась того, что будет «после».