– Анна… Нам… не стоит делать этого…
Джереми встаёт ногами на пол, застёгивая брюки непослушными пальцами. Анна выглядит смущённой и даже расстроенной, но в следующую секунду маска лёгкой улыбки вновь надета на её остром, так напоминающем детское, личике.
– Да, понимаю. Прости. Кажется, я немного перебрала… с алкоголем, – отвечает она, окидывая рукой разбросанные по полу бутылки. Затем вскакивает с кровати, переминаясь с ноги на ногу у двери из спальни. – Будешь кофе? Думаю, нам нужно прочистить мозги.
– Конечно, не откажусь, – стараясь улыбнуться в ответ, отвечает Джереми. Но внутри него всё будто сжато, ему кажется, что его сейчас вывернет наизнанку.
И вновь они находятся в небольшой кухоньке дома Анны, точь-в-точь как в первый день их старого-нового знакомства. Джереми сидел в том же самом глубоком кресле с подлокотниками, а с каждым шевелением от лёгкого дуновения ветерка броских штор с рисунком непонятных цветов, его ослепляли лучи солнца, смотрящего прямо в это чёртово окно кухни. Только Анна теперь не скакала от шкафчика к шкафчику, а молчаливо сидела за столом, обхватив обеими руками кружку с кофе, от которой исходил едва заметный пар. Молчание было невыносимым особенно для Джереми, которому больше всего на свете в этот момент хотелось убраться из этого проклятого дома.
– А где Элиза? – нарушив всю эту неловкую паузу, не выдержвав, спросил Джереми. Но на самом деле его по-настоящему волновал этот вопрос.
– Она убежала поиграть с Томми. Прикольный такой мальчуган из дома по диагонали от нас через дорогу, – ответила Анна. Выдержав небольшую паузу, она продолжила говорить, видимо, так же, как и Джереми, чувствуя себя неуютно в тишине. – Я рада, что у неё появился друг. Тут ведь вообще, вот в соседнем доме только старики, через дорогу – подростки лет десяти-одиннадцати. Грудничок у ещё одной соседки. А тут прямо попадание возраста ещё хорошее. Ему в конце августа семь лет будет, Элиза уже планирует подарок. Хочет подарить ему какую-то картинку и стихотворение ещё сочинить. Но признаюсь честно, с рифмой у неё пока ещё не очень. Отец у Томми правда какой-то мрачноватый. Как-то пришла забирать Элизу, так он сидел на веранде в жилете таком, как у Марти Макфлая, и флисовой рубашке, хоть погода была такая холодная, что я перчатки надела. В общем, сидит такой и на меня исподлобья смотрит, почти не моргая. У него ещё борода такая, что подбородка и рта не видно. В общем, ей богу, маньяк-маньяком…
Анна говорила и говорила, а Джереми уже почти и не слушал её, будучи погружённый в охватившую его апатию. Столько лет он мечтал об Анне, и вот, когда момент настал – понял, что ему совершенно не хочется всего этого, да и не тянет к ней. Ему казалось, будто бы он потерял ещё одну частичку себя. Что-то такое сокровенное, такое некогда важное для него.