Наступает вечер, расходятся по своим жилищам писцы и мудрецы, гаснут огни в мастерских, и ноги несут Шишагова вокруг площади, мимо замерших в хороводе вторичных божеств. Туда, где его уже ждут. Айне приготовила чашу с пивом, Анлуан отложил в сторону очередной пергаментный свиток, вредина Креде запасла на розовом язычке несколько капель свежего яда, а Этайн… она просто ждёт. Роман принимает из рук матери питьё, рассуждает с отцом о смертоносных боевых приёмах, слушает рассказы о сравнительных достоинствах боевых колесниц, позволяет сестре пару раз куснуть своё бронированное самолюбие, но всё это время смотрит на неё. Любуется уложенными в сложную причёску волосами, всматривается в очертания нежных губ, замирает от трепета длинных ресниц, поражается ямочкам, при малейшем намёке на улыбку возникающим на нежных щеках. Пытается запомнить каждый поворот головы на точёной шейке — чтобы через мгновение понять тщету своих усилий — нет, не запомнить, не описать, не передать словами. Айне несколько раз заводила разговор о Ромином житье-бытье в вильских лесах, исподволь выясняла его статус. Это радует — значит, серьёзно рассматривают возможность породниться.
Потом они с Этайн выходят на улицу, прогуливаются по дощатым улочкам Колеса, при полном попустительстве охранников поднимаются на стены, любуются звёздами — и разговаривают. Он рассказывает о далёких безлюдных мирах, в ручьях которых валяются золотые самородки, о суровом краю, в котором живут узкоглазые охотники, копьями убивающие огромных китов. Она — о стадах коров и овец, пасущихся на зелёных лугах, чистых реках, стремящихся из озёрного края к морю, стадах идущих на нерест лососей, золотых облаках над бесконечными каменными изгородями.
— Почему ты не рассказываешь о своих подвигах? Если верить Азару, стен твоего дома не разглядеть за головами убитых врагов!
Этайн не видит в своём вопросе ничего странного — с детства привыкла слышать хвастливые рассказы воинов о боях и сражениях, видела доказательства их доблести, за волосы привязанные к поясам и дугам боевых колесниц.
— Я не собираю голов, не поедаю печень и сердце поверженных противников и не люблю хвастаться тем, сколько людей лишил жизни. Жалею, если приходится убивать.
Прохладная ладонь легко касается Роминой щеки:
— Не рассказывай об этом отцу — не поймёт. Извини, не думала, что бывают на свете мужчины, которые не любят хвастаться. Ты странный.
Иногда они просто молчат, стоя рядом на какой-нибудь башне. Потом он провожает её до двери, на прощание Этайн легко касается его щеки губами, и скрывается за дверью. Маха толкает вожака плечом, намекая, что тому тоже пора спать. Она не одобряет его поведения. Самку давно нужно было забрать в свой прайд, не тратя времени на дурацкую болтовню.