Джессика вспомнила свой утренний разговор с Эрном. Неужели можно ожидать новых убийств? Или они еще не нашли все тела?
Джессика увеличила фотографии. Истерически хохочущая Мария Копонен, совершенно безмятежная Леа Блумквист. Изображение Лоры Хелминен явно было выбрано из социальных сетей: она с бокалом игристого вина в руке, в желтом топе, демонстрирущем ее декольте. Она жива: все еще может делать то, что делает на фотографии. Копонен и Блумквист уже не могут. Чем больше Джессика вглядывалась в лица красивых женщин с волосами цвета воронова крыла, тем яснее понимала, что сама она — одна из них. Они все могли бы быть сестрами. Эта мысль одновременно успокаивала и пугала. Обнадеживала, потому что Хелминен после похищения и томления в подвале легко могла ошибиться в женщине на картине. Она никак не могла быть уверена, что там был портрет именно Джессики. И все же от этой мысли Джессику тошнило. Она чувствовала себя вовлеченной во что-то, чего не желала, как будто ее личность и тело были втянуты в какую-то группу риска, формирующуюся на лету.
Мысли Джессики блуждали по прошлым векам, по произвольно определенным референтным группам из новейшей истории, которых преследовали во имя истин, оказывавшихся ложными. Еретики, неверные, недочеловеки, ведьмы, колдуны. Народы, ставшие мишенями пропаганды, чье происхождение, внешний вид, религия или идеология предопределили им ужасную и совершенно несправедливую судьбу. Конечно, геноцид — это преступление совершенно иного масштаба, чем отдельные случаи насилия, но по психологическим и социальным последствиям действия неистового серийного убийцы могут соответствовать массовому преследованию. То, что за тобой охотятся, порождает неуверенность и страх, заставляет практически любого человека скрывать свою личность. Это заставляет людей бежать, искать спасения, надеяться, что однажды все вернется на круги своя.
Джессика бросила взгляд на большие часы на стене кухни. Две длинные стрелки, соединенные в центральной точке с кварцевым механизмом, без устали гарцевали вокруг нее. И на тот момент показывали время 5:30.
Телефон на столе завибрировал.
— Я жива, Эрн, — бросила Джессика в трубку и вздрогнула в тревоге, услышав тихие удары где-то в глубине своих стен. Старые дома всегда разговаривают.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Эрн. Его голос стал еще более резким. — Есть пара вещей…
Эрн закашлялся, и Джессика отняла трубку от уха. Его кашель звучал как удар топора по замерзшему камню.
— Рас проверяет камеры в больнице. Медик передал твою одежду прямо на посту медсестры, где ее подобрал Юсуф. Несомненно, существуют «слепые» зоны, которые камеры не задевают, но Юсуф поговорил с медсестрой, и она сказала, что ни в коем случае не покидала своего поста.